Роман Виктюк руководит московским театром, носящим его имя, ставит спектакли по всему миру, но просит называть его украинским режиссером. Даже несмотря на то, что его отношения с украинскими чиновниками от культуры складываются не совсем удачно
Долгое время критики с некоторым сожалением отмечали, что вы работаете с драматургией авторов второго ранга. После премьеры "Ромео и Джульетты" они недоумевают: где же Шекспир?
Р.В. Действительно, спектакль не похож на все предыдущие постановки этой пьесы. Это "Ромео и Джульетта", увиденные и сыгранные курсантами английской морской школы. Текст Шекспира для них — духовная опора в этом мире иронии, цинизма и хаоса. Четыре юных моряка играют все роли поочередно, они же выбирают ключевые в их понимании сцены и монологи, соответствующие идее борьбы с тьмой, которая с такой скоростью сносит все светлое.
Морская школа выбрана мною не случайно. Я как-то прочел, что в XVIII веке моряки одного британского корабля, обреченного на гибель из-за эпидемии, по подсказке капитана поставили "Ромео и Джульетту". Их настолько увлекла и возвысила тема взаимосвязи любви и смерти, что они сумели достойно встретить свою гибель.
В своем недавнем интервью радио "Эхо Москвы" вы говорили о Викторе Ющенко как о политике, который "всё хочет привести в царство гармонии", и даже согласились быть его доверенным лицом во время президентской кампании. Вас не смущает, что многие украинцы, наоборот, разочаровались в лидерах "оранжевой революции"?
Р.В. Я говорил, прежде всего, о его человеческих качествах. Страшно, что этого не понимают те, кто его окружают. А когда поймут, боюсь, будет поздно. Мой крик был об этом. В русской истории был такой царь Федор, который хотел все согласить и сгладить, но, к сожалению, человеческая природа к этому не готова. Ющенко для меня — царь Федор. Я не боюсь говорить это, даже несмотря на то, что здесь, в России, против него постоянно выступают. И многие слушатели "Эха Москвы" оценили мою искренность и независимость.
Парадоксальная ситуация — вы сторонник Ющенко и тем не менее вам и вашему театру помогает правительство Москвы во главе с Юрием Лужковым, известным своей резкой критикой украинских властей.
Р.В. Но ведь это совершенно разные вещи. И у Лужкова хватает ума их разводить. Чего не скажешь об украинских чиновниках. Когда я три месяца работал в Греции — ставил там спектакль, — то не получил ни одного приветствия от украинского посольства, а в день премьеры они даже цветочка не прислали. Хотя я всюду и всегда прошу называть меня украинским режиссером.
Больше года назад вы рассказывали о своих планах поставить в одесской опере "Саломею" Рихарда Вагнера. Что помешало реализации проекта?
Р.В. Поначалу все шло нормально: я договорился со спонсором, провел кастинг, и тут начались интриги против руководителя оперы. Министр культуры Вовкун успокоил меня, что никого снимать не будут, а спустя некоторое время я узнал, что руководителем театра назначен Сережа Проскурня. И это обещания министра! А Сережа мне даже не позвонил, хотя мы знакомы много-много лет. Все мои благие намерения разбились об эту глупоту.
Часто бывая в Украине, вы имеете возможность сравнивать украинскую ситуацию с российской. Почему Москва за последние полтора десятилетия стала одним из международных культурных центров, а Киев, несмотря на отдельные прорывы, остается провинцией?
Р.В. Наверное, проблема в узости мышления чиновников, проистекающей, возможно, из колониального прошлого. С этим я сталкивался еще в советское время. Меня вначале выжили из Львова, потом, когда я уже работал в Москве и ставил вечера украинской поэзии во львовской филармонии, приказывали заклеивать мою фамилию на афишах. Ну а совсем недавно запретили спектакль "Давай займемся сексом" якобы по моральным соображениям.
В юности у вас была возможность выбирать между театром и кино. Не жалеете, что выбрали театр? Ведь спектакли уходят, и ни кино, ни видео не способны передать их магию…
Р.В. Не жалею категорически. В этой эфемерности, может, и есть твое назначение. Этот воздух нужно ловить и сердцем отдавать людям. Прозрачный воздух, не замусоренный ни политикой, ни экономикой, ни цинизмом.