Бестселлеры марта

Пол Мидлер. Плохо сделано в Китае. – СПб.: БХВ-Петербург, 2012

"Война — это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его…" Эпиграфом к книге "Плохо сделано в Китае" Пол Мидлер взял фразу из трактата древнего китайского военачальника Сунь-Цзи "Искусство войны". Намек в лоб: сегодня жители Поднебесной используют эти принципы в деловой сфере, и для них иностранные бизнес-партнеры — не друзья. А с врагом они не церемонятся.

Как посредник, чья задача — налаживать связи между американскими и китайскими промышленниками, Мидлер свыше десяти лет наблюдал за подводными течениями экспортной экономики КНР. Речь идет о времени на изломе веков, когда лестью, хитростями и обманом предприниматели из социалистической республики захватили стратегические пункты на пересечении мировых торговых путей.

И хотя автор рассказывает об увиденном и услышанном так, будто в товарищеском кругу анекдоты травит, его выводы мало сказать безутешные, они просто убийственные. Чуть ли не главную причину изготовления китайцами на первый взгляд похожих на американские или европейские образцы товаров, но явно некачественных, Мидлер видит в нестабильности местного законодательства, в результате дельцы в погоне за немедленной прибылью не видят печальных последствий. Меламиновое молоко, свинец в детских игрушках, ядовитые стройматериалы —
 производство "сегодняшнего дня" уже стало оружием массового поражения, невидимым до тех пор, пока мы считаем, что цент доллар бережет.

Фруде Грюттен. Плывущий медведь. — М.: Иностранка, 2012

Не по собственной воле возвращается в родной городок Одда журналист Роберт Белл. Здесь при двусмысленных обстоятельствах произошла автомобильная авария, погиб водитель, одним словом, полно работы для сотрудника отдела расследований. Но вместо того чтобы ревностно выявлять истину, герой романа Фруде Грюттена "Медведь, который плывет" лишних вопросов никому не задает и отбивается от надоедливых коллег (когда будет статья? с какого ракурса снимать труп? виноваты ли сербские рабочие?) с удивительно достойной ретивостью. Кому, как не аборигену, знать: чем меньше интереса к случившемуся, тем быстрее соседи все разболтают. Да и личные дела покоя не дают — чуть ли не впервые за много лет ему выпал шанс наладить отношения с братом и его женой, по совместительству своей любовницей.

После Стига Ларссона кажется, что все скандинавские детективы на один пошиб: интрига с убийством нужна автору лишь для того, чтобы во весь голос заявить о социальных неурядицах и скрытых за фасадом внешнего благополучия никчемных страстях. Норвежец Грюттен не исключение, с одной лишь оговоркой — его "Медведь, который плывет" и первый роман цикла "Миллениум" шведа Ларссона были опубликованы одновременно. Поэтому никаких заимствований, а сюжетные совпадения — следствие одинаковых проблем в общем микрокосме Северной Европы. Правда, писатели избрали разные смысловые акценты. Грюттен, в частности, отдал преимущество теме эмиграции: в подобном осиному гнезде обществе "чужие" всегда под прицелом. Как показала трагедия на острове Утойя, где Андерс Брейвик расстрелял почти сотню лиц, тема сверхактуальна.

Себастиан Брант. Корабль дураков. — К.: Грані-Т, 2012

В отличие от своего современника Мартина Лютера доктор канонического и гражданского права, который жил и творил во второй половине ХV — начале ХVI веков, Себастиан Брант мятежником не был. Напротив, говоря современным языком, его можно было бы назвать умеренным консерватором: фундаментов католицизма не расшатывал, верой и правдой служил монарху, составлял сборники законов. Однако, как и богослов Лютер с его "95 тезисами", прибитыми к дверям церкви, Брант также увековечил себя в истории знаковым текстом — поэмой "Корабль дураков", которая считалась самой популярной книгой в Германии вплоть до появления "Вертера" Гете.

Место на судне писатель зарезервировал для хвастунов, скряг, нерадивых родителей, сплетников, интриганов, предателей, гуляк, пьяниц, болтунов, лжесвидетелей, пижонов, прелюбодеев, самовлюбленных идиотов, сутяг, подхалимов — всего 111 пассажиров. Отправляя плавсредство в вымышленную страну Наррагонию, чтобы тупицы не мешали существованию порядочных христиан, автор не поскупился на остроумные сравнения, острые характеристики и неожиданные метафоры. Жаль только, что корабль к месту назначения не прибудет, ведь его кормчий — болван. Брант обрек олухов скитаться вечно, и эту мораль сатирика о круговороте недостатков в человеческой природе, тонко уловил художник Юрий Чарышников. Он отказался от портретирования и исторической детализации, поведав графическими средствами об абсурдном, зацикленном, безумном мире, где у всех персонажей вроде бы и есть цель, но она не имеет смысла.

Франц Кафка. Романи, оповідання, щоденники, листи. — К.: А-БА-БА-ГА-ЛА-МА-ГА, 2012

Проснувшись однажды, коммивояжер Грегор Замза заметил, что он невероятно тяжел и широк, его руки и ноги превратились в лапки, а спина, наоборот, приобрела эластичность. Единственный кормилец семьи, теперь он не сможет работать. Мать и отец в ужасе, сестра демонстрирует пренебрежение. Раненый в семейной стычке Грегор теряет аппетит и умирает. Когда новеллу-притчу "Перевоплощение" впервые готовили к печати, Франц Кафка настаивал, чтобы иллюстратор нарисовал на обложке все что угодно, кроме насекомого. По иронии судьбы уже сто лет волей автора настойчиво пренебрегают, постоянно тиражируя изображения разнообразных членистоногих.

Не стало исключением и самое полное украинское издание произведений Кафки, в котором собраны тексты, которые он сам считал значимыми (как указано в завещании: "Из всего, что я написал, имеют вес лишь книги: "Приговор", "Кочегар", "Перевоплощение", "В исправительной колонии", "Сельский врач" и новелла "Голодарь"), плюс роман "Процесс", отрывок из романа "Замок", рассказы, письма и дневники. Почти весь багаж классика, который многочисленные интерпретаторы до сих пор пытаются впихнуть в четко определенные рамки — марксизма, экзистенциализма, психоанализа, в конце концов магического реализма. Каждый из них по-своему прав, и, похоже, самым чутким локатором обладал распорядитель литературного наследия Кафки и его друг Макс Брод, который за фигурой Кафки-прозаика разглядел очертания Кафки-поэта и религиозного мыслителя — того, кто все проявления жизни воспринимал сквозь призму испытания верой и собственное сочинительство считал "формой молитвы".

Валерий Панюшкин. Восстание потребителей. — М.: Corpus, 2012

Накануне 1983 года Александр Аузан пошел покупать елку для сына. В очереди за деревцем, без которого советский человек не представлял себе новогодних праздников, молодого преподавателя Московского госуниверситета озарила мысль: очередь — это не простое сосредоточение безымянных лиц, она живет по особым законам, обладает силой и эмоциями, умеет настоять на своем и уже поэтому заслуживает самого пристального внимания исследователя. С той поры много воды утекло — с политической карты мира исчез СССР, в России состоялся переход от загнивающего социализма к дикому капитализму 90-х и развитой олигархии 2000-х, а Аузан, ныне доктор экономических наук, президент Ассоциации независимых центров экономического анализа, автор учебника "Институционная экономика для чайников", как начал, так и продолжает бороться за права потребителей и изучать формы их самоорганизации.

Аузан — ключевая фигура книги Валерия Панюшкина "Восстание потребителей", однако автору удалось расширить беллетризованную биографию до обобщающей документальной истории о том, как движение граждан, которые долгое время покупали товары и услуги, руководствуясь исключительно прикладными знаниями о рынке и черным юмором, превратилось в движение граждан, отстаивающих свои политические права. Иными словами, от "Общества синих ведерок" до митингов на Болотной площади — один шаг. И если Панюшкин не раскрывает механики этого перехода, то, по крайней мере, выполняет роль хроникера, честно фиксирующего факты и через них передающего атмосферу "эпохи перемен".