Тоска по добротной прозе

Наверное, это очередной парадокс истории: эпические деяния требуют эпического отображения, однако творцы в вихре событий способны лишь на небольшую по объему лирику — гражданскую и интимную. Стихи позволяют ухватить мгновение, которое, сев за роман, уже, вероятно, и не вспомнишь четко и ясно. Вместо этого читатель, переживая как раз масштабные события, надеется в этом переменчивом и стремительном мире отыскать и почувствовать его вечную сущность. И потому он часто тоскует по добротной прозе.

И так было всегда. Так было после Гражданской войны, кода родилась украинская советская литература, и началась она именно с поэзии. Даже певец революции Мыкола Хвылевой успел издать два сборника стихов, прежде чем взялся за прозу. Потом десятками выходили сборники рассказов и новелл — на повесть никто не замахнулся, не говоря уже о романе. Тем временем жаждущая публика — и читатели, и критики — требовала великих жанров. Какое-то время спрос на них удавалось удовлетворять переизданием классиков. Опросы в библиотеках свидетельствовали, что чаще берут Ивана Франко, Михаила Коцюбинского, Ивана Нечуй-Левицкого, Панаса Мирного, Ольгу Кобылянскую, но пальма первенства в популярности неизменно принадлежала Владимиру Винниченко. Новый украинский роман появился только в середине 20-х.

Так было и после Второй мировой войны. Первые повести и романы (конечно, преимущественно о военных событиях) появились уже в 1946 году, однако настоящий расцвет эпической прозы начинается с конца 50-х. Жизнь постепенно налаживалась и стабилизировалась. Да и писать можно было свободнее: если в конце 20-х Василия Минко пинали за "порнографию", то теперь разрешали освещать "одиночные случаи" морального разложения даже среди коммунистов. В очередной раз начали переиздавать классиков и теперь уже готовили роскошные академические издания, не жалея денег. И репрессированные писатели попали в издательские планы, и кое-что таки вышло в короткий период "оттепели", например произведения Олеся Досвитного, Дмитрия Бузько, Гео Шкурупия, Гордия Коцюбы, Григория Эпика, Мирослава Ирчана. Составители предусмотрительно выбирали приключения и фантастику, избегая возможных придирок цензуры, или производственный роман о строительстве Днепрогэса и первой пятилетке.

Так было и после провозглашения независимости. Из трех "бубабистов" только Виктор Неборак воздержался от искушения прозой, а в новом тысячелетии поэтическому перу изменила даже Лина Костенко. 90-е — это был звездный час для "расстрелянного возрождения": после многих лет замалчивания вышли произведения известных прозаиков Мыколы Хвылевого, Валерьяна Подмогильного, Ивана Днипровского, Олексы Слисаренко, Евгения Плужника, Бориса Антоненко-Давидовича, Виктора Петрова (Домонтовича).

Сегодня все эти книги — царство букинистики. Бородатые дядьки на киевской Петровке неизменно пожалуются на отток покупателей, невысокие прибыли и невыгодное дело, но по-настоящему хорошие книги у них не задерживаются. Спросите, например, что-то "совсем советское" — Петра Угляренко, Ивана Цюпу, Евмена Доломана, Дмитрия Ткача, Мыколу Рудя, Юрия Мокриева. Какая там "Девушка из предместья" Виталия Петлеванного, если даже его суперпопулярных милицейских детективов нигде не найдешь. Что уж говорить о первых книгах "шестидесятников", о "Белом коне Шептала" Владимира Дрозда или "Людей из страха" Романа Андрияшина. На букинистических сайтах вам предложат собрания сочинений Олеся Гончара, Михаила Стельмаха, Павла Загребельного, но стельмаховские "Четыре брода" или "Дикий мед" Леонида Первомайского и сейчас не купишь с первого раза. Почему-то добротную прозу переиздавать не любили. Роман Александра Копыленко "Освобождение" (1930) второй раз вышел в начале 90-х, роман "Де факто" Алексея Кундзича также более полстолетия ждал переиздания. Ивана Сенченко цензоры ожесточенно чекрыжили как в 30-х, так и в 80-х.

Старые добрые книги — как та мелодия, которая осталась нам от давно ушедших исполнителей. К тому же, в отличие от музыки, книги имеют еще и материальное измерение, и в букинистических магазинах нас окутывает какая-то многогранная ностальгия, тоска по книге — не только сборнику историй, где в вечной борьбе добра и зла добро неизменно побеждает, а по бумажному блоку, напечатанному изобретательно и с любовью, страницы которого так приятно пахнут воспоминаниями о мирных временах.

Савва Голованивский в письмах с фронта в 1942 году признавался: "Я написал за это время много стихов, но все они, к сожалению, пригодны для послевоенных изданий. Все это — личное восприятие войны, мысли и странные поиски того, чего в действительности на войне человеку очень не хватает: личной жизни, тишины и близких людей". Личной жизни, тишины, ощущения друга, который все понимает, нам всегда не хватает в трудные времена. И этих чувств никогда не вызовет ни один гаджет, лишенный запахов, холодный и чужой на ощупь. Так возникает ностальгия по старой книге, которую вроде бы знаешь и узнаешь заново, которая молчит и обращается к тебе одновременно.