Казахский диагноз украинского Голодомора-2

В Украине это было так называемое "Дело Союза Освобождения Украины" — мифической организации, сфабрикованной в 1929 году органами ГПУ УССР для дискредитации украинской научной и культурной интеллигенции. Всего в связи с процессом СВУ в Украине в 1929-30 годах, по данным профессора, д.и.н. Ю. Шаповала, было арестовано, выслано и расстреляно более 30 000 человек.

В то же самое время аналогичные расправы проводились и в Казахстане, где прослойка интеллигенции была крайне мала, а потому менее защищена. Ее, не воспринимавшую социальных экспериментов над своим народом, обвиняли в "пантюркизме", "национал-уклонизме", "буржуазном национализме" и т. п.

Стоит напомнить, что и на Кубани в то же время также шла беспощадная борьба с носителями украинской идеи. А вот в Поволжье, да во всей России, накануне голода не было выявлено ни одного факта проявления "русского буржуазного национализма". Что может говорить только о том, что советская власть боролась с национальным самосознанием только на этнических перифериях.

Очевидно, что уничтожение верхнего национального культурного слоя было необходимым условием для начала уничтожения базового носителя этнической культуры. И в Казахстане это вылилось в так называемое "оседание", проводимое в рамках коллективизации.

17 декабря 1929 года бюро крайкома ВКП(б) приняло резолюцию о коллективизации и оседании казахских хозяйств, и достижении уровня коллективизации в 30% в 1930 году. План проведения оседания был огромный – 544 тысячи хозяйств в течение трех лет (то есть до 1934 года).

Оседание с марта 1930 проводилось методом постановки в произвольно выбранном месте городков из юрт, выстроенных в прямые линии. Часть юрт отдавалась под скотные дворы, а их хозяев вселяли в другие юрты. В одном месте скапливалось до 300-400 юрт. Скопление на одном месте такого количества "оседлых" кочевников привело к тому, что для скота не находилось достаточной кормовой базы, стремительно развивались эпизоотии, чего не было в условиях изолированного кочевья. Скот погибал с пугающей быстротой. Так если в 1927 году в Казахстане было около 40 млн голов скота, то в 1930 году поголовье сократилось до 29,5 млн. А в 1932 году, как признавала официальная статистика, в Казахстане оставалось лишь 5 млн голов скота. Резкое падение поголовья власти списывали на кулаков и баев, которые якобы "разбазаривали скот". При этом не прекращались кампании по различным заготовкам, а зимой 1930 года новоиспеченных колхозников заставили сдать по 10 кг шерсти с хозяйства. Остриженные овцы вскоре пали. Были и другие подобные случаи.

Неизбежная катастрофа разразилась в 1931 году, а в начале 1932 года началась массовая гибель людей, а летом голод вошел в полную силу. В КазЦИК пошел поток сообщений и телеграмм о голоде, о смертях, о бредущих в города умирающих людях, о людоедстве. Осенью 1932 года во многих аулах не осталось ни одного живого человека. Известнейший казахский писатель Габит Мусрепов находил в степи такие поселки: "Мертвый город из белых юрт на белом снегу. Заходим в одну юрту, в другую: все вещи на месте, а людей нет". По всем дорогам и на улицах городов валялись трупы умерших, Тургай оказался окружен кольцом из трупов. Мансур Гатауллин по время поездки в Каркаралинскую область в поселке Кент нашел базу для скота, забитую штабелями трупов, а потом и казан, в котором варились детские руки и ноги.

О степени доведения казахов до отчаянного положения свидетельствует даже такой уникальный факт: в некоторых регионах Казахстана пашни засеивали зерном с самолетов, так как власти не рисковали отдавать семена населению, справедливо полагая, что они будут съедены.

Все это привело не только к бегству казахов из "колхозов", но и к многочисленным бунтам на всей территории Казахстана. Естественно, проявления непокорства подавлялись со всей "революционной жестокостью". А для борьбы с теми, кто бежал из пунктов оседания, власти применяли и вовсе чудовищные меры: немногочисленные колодцы, озерца в степи обрабатывались ядохимикатами, чтобы полностью исключить самостоятельное проживание и ведение хозяйства вне колхозов. И это уже трудно рассматривать вне этнического контекста проводимых репрессий, так как ни одна другая нация, проживающая в Казахстане, не подвергалась подобному принуждению к голоду.

Но бежали казахи не только в степь. Зарегистрированы, правда, немногочисленные случаи, бегства целых аулов в Россию и даже в Украину. Но самый большой поток казахов направился в Китай и Киргизию. Специальным постановлением ГПУ было принято решение не допустить проникновения казахов на сопредельные территории, а потому на границе Китая и даже Киргизии(!) были созданы пулеметно-заградительные отряды.

Вот как позже описывал это участник тех событий: "На вершине холма отряд остановился. Жуткая картина предстала перед нами. Караван кибиток, набитых детьми, стариками, женщинами, под охраной всадников — мужчин, спустился с песчаных холмов к пересохшему ручью и тут был встречен огнем пулемета, установленного на вершине большого бархана. Это был отличный пулеметчик. Перестрелянные лошади, люди, ползающие и визжащие женщины, орущие дети, вой и проклятья мужчин. Некоторые из них, человек пять с оружием, пытаются отстреливаться, чтобы спасти своих родных и падают от меткого огня стрелка. Пулеметчик не жалеет никого. Вот свалилась маленькая девочка, спасающего своего маленького братца, вот попало старухе, прятавшейся за кибиткой, вот... впрочем...

Из-за наших спин выскакивает, прорвавшийся через стада Джаркентский эскадрон и несется на остановившиеся кибитки. Тут начинается настоящая резня, бойцы рубят все, что осталось живым".

Но все же в Китай сумели прорваться более 600 тысяч казахов. Процесс их возвращения на родину, начатый после обретения Казахстаном независимости, продолжается и до сегодняшнего дня.

Демографические последствия голода для казахов были ужасающими: по самым скромным оценкам с учетом всех возможных поправок безвозвратные потери казахского населения в 1931-33 годах составили 1840 тысяч человек или 47,3% от численности этноса в 1930 году. И основные жертвы голода были как раз в кочевых и полукочевых районах, в которых кочевников сгоняли на "точки оседания" со скотом, не обеспеченным кормами и уходом. Неудивительно, что всего за три года казахи в Казахстане стали национальным меньшинством, а свою численность 1930 года они сумели восстановить только через 40 лет.

Но еще более катастрофичными были национально-культурные последствия социального "эксперимента" над целым народом. Дмитрий Верхотуров описывает последствия казахского Голодомора так: "Казалось бы, после того, как в 1933 году было принято решение о ликвидации де-факто развалившихся колхозов, и была начата массовая раздача скота в личное пользование колхозникам, можно было бы ожидать, что население Казахстана вернется к прежнему строю жизни. Но на деле был совершенно противоположный процесс. После голода процент коллективизации не только не падал, но и довольно быстро вырос. Если в сентябре 1931 года процент коллективизации составил 64% всех хозяйств, то в июле 1937 года – 97,5%. Кроме того, к этому времени был завершен перевод товариществ (объединение хозяйств для выполнения отдельных сельхозработ без обобществления имущества) на устав артелей (колхозы с обобществлением имущества). В 1936-1938 годах в артели было реорганизовано 3091 товариществ.

Это означает, что хребет казахского кочевничества был сломан окончательно и бесповоротно. После коллективизации, оседания и последующего губительного голода казахи уже не могли вернуться обратно к кочеванию и традиционному быту, даже если бы и захотели.

Подобные резкие перемены в укладе жизни означают резкие перемены в общественной психологии казахов. До коллективизации казахи жили в основном каждый сам по себе, рассеянные по огромной площади со своим хозяйством.

Великий джут оказал огромное влияние на казахов, так, что можно сказать, что после этого страшного голода казахи стали другим народом. Был нанесен тяжелый удар по традициям и культуре народа: от кочевого скотоводческого хозяйства остались жалкие осколки, казахи в массе своей стали оседлым народом, стали жить в городах. Исчезли те основы, которые веками питали казахскую культуру.

Когда-то казахи славились своей нарядной одеждой, богато украшенной орнаментом, много было красивых юрт с богатой обстановкой. Теперь они остались в основном, только в музеях и книгах. От ремесленной культуры, традиционных промыслов, тоже остались лишь жалкие осколки.

Были подорваны условия развития казахского языка, устного и письменного творчества. В Казахстане казахи стали меньшинством, что не могло не сказаться на последующей культурной политике.

Сегодняшние трудности сохранения и развития казахской культуры и языка во многом восходят ко временам этого голода. Слишком многое было утрачено, слишком много погибло людей, не сделавших свой вклад.

Казахская культура не сдала своих позиций в эпоху ускоренной модернизации, не стала ненужной, как многие считали и продолжают считать. У нее был достаточный потенциал, чтобы найти свое место в новой эпохе, таланты, если бы не погибли, смогли бы соединить традиции с инновациями". (Подробнее об этом можно прочитать здесь.)

Суммируя сказанное, можно утверждать, что хоть казахам и удалось сохранить свой этнос как таковой и этническую самоидентификацию, но на самом деле они практически полностью утратили свой национально-культурный базис, то есть свою неповторимую этническую самобытность. Чего, кстати, не произошло (да изначально и не планировалось) после голода в Поволжье.

Но аналогичный процесс безвозвратного изменения национального самосознания и традиционного уклада жизни произошел и с украинскими хлебопашцами, которым также сломали "хребет земледелия". Но как бы ни были схожа трагическая гибель, что казахов, что украинцев, нет сомнения в одном – искусственный голод организовывался властями централизовано с учетом национально-культурных особенностей и этнического уклада жизни и в Украине, и в Казахстане. И сравнение Голодомора и Ашаршылыка только подтверждает это.

(Окончание. Начало – здесь)