Зачем нужна иллюзия войны

Украинский кризис, ставший вопреки планам одной из главных тем юбилейной 50‑й Мюнхенской конференции по вопросам безопасности, в очередной раз продемонстрировал: вынужденный мир между Москвой и НАТО заканчивается.

По взаимному согласию стороны возвращаются к естественному modus operandi. Не к противостоянию времен холодной войны, разумеется, но к чему-то чисто внешне весьма его напоминающему. Дипломатические пикировки и сдержанные обмены колкостями между российским министром иностранных дел Сергеем Лавровым с одной стороны и подобием дуэта генсека НАТО Андерса Фога Расмуссена и шефа Госдепа США Джима Керри с другой прошли в лучших традициях позднебрежневских времен. Стороны очень тщательно подбирали выражения, говорили о важности сохранения мира и недопустимости войны, но при этом совершенно не стеснялись "показывать пальцем". И хотя наши СМИ довольно подробно освещали обмен любезностями между Россией и Западом по поводу вмешательства в украинские дела, у дискуссии был куда более широкий контекст. Хотя порой это выглядело откровенным ребяческим "сам дурак".

Вот, к примеру, Расмуссен выражает волнение по поводу размещения под Калининградом оперативно-тактических ракетных комплексов "Искандер" и многоцелевых истребителей Су–27СМ3 на авиабазе в Лиде, в районе белорусского Гродно. "Я начинаю беспокоиться, когда слышу о развертывании наступательных — не оборонительных, а наступательных — оружейных систем", — заявляет генсек альянса. И тут же Лавров парирует: это вынужденный ответ на развитие американской системы противоракетной обороны в Европе. К слову, аккурат накануне саммита Москва в очередной раз пригрозила разрывом договора о сокращении ядерных арсеналов СНВ–3, если США продолжат развивать ЕвроПРО. Вашингтон, в свою очередь, высказал подозрение, что Россия уже нарушила условия договора по запрещению ракет малой и средней дальности, разработав некие новые образцы этого оружия.

Эти два факта можно расценивать как лишнее свидетельство того, о чем уже давно говорят эксперты: Россия сознательно идет на понижение порога применения ядерного оружия. Отчасти это связано с продолжающейся деградацией военно-промышленного комплекса, отчасти — с осознанием того факта, что горстка сателлитов по ОДКБ не в состоянии создать противовес силам НАТО, хотя бы отдаленно напоминающий Варшавский договор. В таких условиях, кстати, не только объяснимо, но и стратегически важно воссоздание на рубежах РФ значительной буферной зоны, которая в случае чего легко трансформируется в поле боя.

Политолог Джордж Фридман, основавший аналитический центр Stratfor, справедливо отметил, что экспансия для России является методом защиты: не имея сколько-нибудь серьезных естественных барьеров, прикрывающих "ядро", она всегда стремилась расшириться настолько, чтобы их достичь и удержать. Тихий и Северный Ледовитый океаны, Балтийское, Черное и Каспийское моря, среднеазиатские пустыни, горные массивы Тянь-Шаня, Кавказа и Карпат плюс протянувшаяся от них до Балтики дружественная буферная зона были надежным щитом для СССР. Современная же Россия лишена большей части этих приобретений и вынуждена вновь и вновь предпринимать попытки вернуть контроль над ними — в полном соответствии с максимой о том, что лучшей защитой является нападение. Тем более что это прекрасно согласуется с имиджем охранителя и собирателя земель, который заботливо создавали Владимиру Путину на протяжении всего правления. А потому нет ничего удивительного в том, что победные реляции о возрождении России и стремлении занять приличествующее положение могут выглядеть вполне правдоподобно.

Вот только аналогия с брежневскими временами отнюдь не случайна: нынешняя российская экономика столкнулась с проблемами, аналогичными тем, которые возникли перед тогдашней советской. Неизлечимая зависимость от экспорта углеводородов, попытки не допустить девальвации рубля на фоне стагнации, стремительно схлопывающиеся валютные резервы, которые к тому же расходуются на геополитические прожекты, резко растущее технологическое отставание. В отсутствие нормально функционирующего рынка роль двигателя прогресса возлагается на ВПК, но он не способен ее играть. А потому российский истеблишмент вынужден "играть на повышение": к требующему всегда больше уважения, нежели к просящему. Тем более что удержание России на плаву зависит как раз от Запада, которому она якобы угрожает. Так что можно было бы даже не вспоминать о бизнесе и активах, которыми располагают в ЕС и США как конкретные представители истеблишмента, так и российское государство в целом, несмотря на то, что объективно этот фактор, безусловно, наиболее ощутим. И хотя Кремль усиленно работает над реставрацией идеологического барьера между Россией и Западом, без фундамента некой альтернативной капитализму экономической теории этот проект вряд ли удастся реализовать в полной мере. Однако "заявку на возрождение мощи" любимые враги Москвы в ЕС и США, по всей видимости, принимают вполне благосклонно.

Это связано, прежде всего, с тем, что Америку все больше тяготит роль единственной в мире супердержавы, и ей очень невыгодно делить этот статус с Китаем. Барак Обама приложил немало усилий к восстановлению так называемого евроатлантического единства, пытаясь достичь если не паритета, то более равномерного распределения между союзниками как экономической, так и секуритарной ответственности. Но собственные оборонные проекты ЕС слишком дороги для привыкшего к социальному комфорту европейского обывателя. Потому США так и не удалось отойти от своей послевоенной роли "херувима с мечом у врат европейского рая", как писал в эпоху иракской войны Роберт Каган (влиятельный журналист и известный политик, но что особенно кстати сейчас — муж Виктории Нуланд). Евросоюз только начинает играть роль цельного геополитического игрока, и неизвестно, как долго у него это будет получаться. Скромные результаты программы Восточного партнерства заставляют Брюссель искать компромиссы с Москвой вплоть до разграничения сфер интересов. На Мюнхенской конференции 2007 года Владимир Путин заявил: "Для современного мира однополярная модель не только неприемлема, но и вообще невозможна". Тогда выступление российского лидера многие восприняли как пролог к возобновлению холодной войны. И вот семь лет спустя стороны пришли к выводу, что ее стоит хотя бы сымитировать.