Они себе нравятся

И тогда встаёт вопрос: если вас не устраивает украинство и не очень интересует русскость, если вам, говоря начистоту, до лампочки как украинское, так и русское национально-государственное величие, то чего вы хотите? Какой видите вы Украину в своих мечтах? А никакой, ответствует глас народа, наши мечты о полной хате с краю. Ми люди бідні, ми люди темні, нам аби гроші. И встаёт наконец главный вопрос: а что вы собой представляете? Кто вы такие есть? Что вы за миллионы? Если бы они могли говорить на такие темы, был бы получен следующий ответ: мы есть, по существу, безнациональная часть бывшего советского народа. Чем может похвалиться эта часть? Пока ничем. С объявления горбачёвской перестройки прошла четверть века, и за такой большой отрезок времени безнациональная половина Украины ровным счётом ничего не сделала в культуре. Верка Сердючка задумывалась как типичная представительница своей среды. Она была карикатура в глазах развитых людей, зрелище для интеллигенции. Но Сердючка, поведя могучим бюстом, лёгенько вышла из-под контроля авторов. Сегодня мы вынуждены признать, что она стала своей для того слоя, пересмешником которого собиралась быть. Народная, понимаешь, героиня украинского Юго-Востока. Её полюбили. Те, кто её любит, уже никогда не догадаются, что прекрасный актёр не льстит им, а смеётся и плачет над ними. Он подставляет им зеркало, они смотрят и радуются, что узнают себя. Они себе нравятся. Давая волю интеллигентской скорби, скажем, что перед нами — украинский вариант массового человека Ортеги-и-Гассета. С чисто же исследовательской, социологической точки зрения мы имеем зачаток суржиковой политической нации Украины. Как и о «советском народе», о ней можно будет когда-нибудь сказать: «новая историческая общность». Политическая нация есть сообщество граждан того или иного — обязательно демократического — государства. Племенное происхождение, язык предков, вообще, всё, что объединяется понятием «кровь и почва», не имеют значения. Это всё в прошлом. Политический гражданин живёт настоящим — своей свободой, своими правами и — куда ж денешься — обязанностями перед государством, за которым, однако, смотрим в оба. Личное, приватное, шкурное для него значительнее, выше общего, но общим, чего никогда не понимали обличители буржуазности, всё-таки очень дорожим: как необходимым. В такое превращение суржикового этнографического материала верится ещё с трудом, но оно уже происходит. Суржик — это удобно. Не знаешь панского (престижного) слова — лепи своё. Так обстоит дело и с порядками, только панскими постепенно, едва заметно, становятся не русские, а западные. Своё же всегда под рукой, на подхвате.