Дух жизни

У И. Франко есть маленький рассказ, способный, однако, служить большим подарком антисемиту. В глухом селе молодой еврей набредает на бедную украинскую семью, умеющую изготовлять красивое шитьё. Он начинает покупать у неё эти вещи и продавать в городе. Покупает за бесценок, продаёт за весомые деньги. Спрос превышает его ожидания, малый входит в раж,  всё более нагло эксплуатирует беззащитное семейство. Жалости он не знает, совесть его спит. Всё подаётся так, чтобы у читателя не возникло ничего, кроме желания своими руками задушить негодяя. На мысль о том, что будет с  людьми, когда они лишатся его заказов, рассказ не наводит.

Франко не был и не мог быть антисемитом – он был социалистом. Но, кроме того, он был сыном сельского кузнеца, а это значит, что принижение роли посредника и торговца у него было не только в уме, но и в крови. В ответ на замечание, что  при рыночных отношениях главное - не производство, а сбыт, он  нарисовал бы нам захватывающую картину общего труда без частной собственности и торговли. К счастью, он не дожил до известного эксперимента, но мы-то не только дожили, но и пережили, и теперь можем…  что? Взять этот рассказ и, комментируя его абзац за абзацем, составить своеобразный учебничек по экономике для начальной школы. В этом рассказе, дети, мы видим, прежде всего, как зарождается товарное производство. Товарное – это когда те или иные вещи вы делаете не для себя, а на продажу. Чтобы вещь была продана, должен быть покупатель. Он не всегда находится сам собою. Его надо найти, для чего иной раз отправиться на край света. Это дело хлопотное, рискованное. Чтобы человек им увлёкся, оно должно быть очень выгодным. Мысль о громадном барыше должна взять его в плен и не отпускать, иначе он расслабится и проиграет.   Итак, товарное производство, дети, кровно нуждается в купце и посреднике. С одной стороны – нужда, умение и трудолюбие мастера, с другой – алчность, расторопность и тоже трудолюбие посредника. Он хищник, но невольно и благодетель, если не спаситель, мастера. Возникает вопрос: в каком случае этот кровопийца платил бы больше? Ответ: если бы он был хорошим человеком, не засчитывается. Поднять цену мог бы его вынудить только взявшийся  откуда-нибудь конкурент. И он обязательно нашёлся бы, если бы писатель не поспешил поставить точку в своём рассказе. Возможен и другой вариант. Семья потихоньку оперилась, нашла дополнительный источник дохода, над нею перестало капать, появилась возможность придерживать товар и, следовательно, не соглашаться на первую названную цену. Так начался бы более или менее равноправный торг. Стороны непременно нашли бы общий язык, как это делают миллионы с тех пор, как существуют товарно-денежные отношения. О чём  и говорится, что на базаре два дурака: один продаёт, другой покупает…  Лишь бы – и это запомните, дети, на всю жизнь! – лишь бы никто не встревал в их дела, не науськивал людей друг на друга, не проповедовал, что тот, кто ткёт, есть труженик и праведник, а тот, кто наживается на сбыте его изделий, – тунеядец, которого надо пустить в расход. А о том, чтобы сгинули дурачки, изобретающие «справедливые» общественные устройства и пытающиеся впаривать свой социалистический бред доверчивым народам, - об этом, дети, не приходится и мечтать. Такие будут всегда, потому что всегда будет терзать человека мать всех пороков – зависть.  К сему - и о евреях. В  черте их оседлости  православным жилось лучше, чем там, куда иудино племя не допускалось. Это показывала казённая статистика, которая в те времена ещё не научилась врать так, как позже. Еврейский торговый дух оживлял местный хозяйственный оборот.