Украинская загадка

Из письма (пишет русский, живущий в США): «Прочитал вашу заметку про украинские переводы. Роль языка в самоопределении народа и личности огромна. Он, если хотите, служит переводчиком между нами и нашим мозгом. Кто знает, что мозг думает, пока это не облечено в слова! Язык — орудие общения мозга с его носителем. Язык отражает разговор нейронов у нас в голове. Как строгий лад английского отражает прямоту англосаксонского мышления, так и гибкость русского или украинского (где почти любая перестановка членов предложения — в строку) — причудливость нашей натуры. Скупой и точный английский рождает математику и демократию. Весьма запутанные, многоходовые украинский, русский, ведущие к Гоголю и Блоку, рождают литераторов и искусство вообще как альтернативный способ постижения истины. Это нужно для того, чтобы английский не зазнался и не посчитал себя богом. Обыкновенный, как мы, биологи, говорим «фидбэк» (обратная связь)».

Надо, как видно, и впредь пропагандировать украинские переводы, особенно — русской поэзии. Очень уж многие украинцы принижают свой язык. Это невежество, а оно до некоторой степени болезнь излечимая. Лечить её можно примерами, им же в украинской литературе нет числа. Известно стихотворение Максимилиана Волошина «Северовосток». Это едва ли не первое громкое антисоветское произведение на русском. Оно прекрасно — дух захватывает! — переведено на украинский Мойсеем Фишбейном, одним из лучших современных украинских поэтов. Он долго жил на Западе, уйдя от советской власти (на Украине она была хуже, чем в России), работал в Украинской службе радио «Свобода» в Мюнхене, давно, в числе очень немногих эмигрантов советской поры, вернулся в Киев. У Волошина: Расплясались, разгулялись бесы По России вдоль и поперек — Рвет и крутит снежные завесы Выстуженный Северовосток. А вот как у Мойсея: Чортівня завила, загуляла По Росії — мерхне білий світ, — Рве, шматує сніжні запинала Зимний льодовий Північний Схід. Согласитесь: у Мойсея крепче, страшнее, ближе к стихии, хотя точность перевода безукоризненна. К слову сказать, русские переводы украинской поэзии и прозы в целом слабее. Стефаника мог бы перевести разве что Платонов. Долго бились над переводом «Заповіта». Самый точный получился у Чернова: «Как умру, в курган заройте». Этот хоть знал, что «могила» означает курган. Но «заройте» в данном случае не к месту — грубо. «Поховайте» — совсем не то, что «заройте». «На майдані, біля церкви» — лучшее, что написано о революции 1917-го на украинском и русском языках, а в переводах красота этой гениальной вещи для русских потеряна. В учебных пособиях можно встретить просто чёрт знает что: На майдане возле церкви Революция идет. «Где чабан? — толпа взметнулась — Он повстанцев поведет!». А какой переводчик был он сам, Тычина, с его полусотней языков! О Лукаше нельзя сказать: классик перевода, надо просто — классик. Это явление давно осмыслено. Честно писать своё украинцам не позволялось, и они обратились к мировой литературе. Это стало, как говорит Скуратовский, единственным способом украинского присутствия-участия в ней. И всё же остаётся загадка. Это загадка сокровенной жизни и судьбы языка. Один за другим поэты овладевали десятками языков, кажется, только для того, чтобы до дна постигнуть родной, откопать в нём всё то, что открывается подсознанию, озарению, что является как чудо. Есть люди, которые после потрясений (был, например, подхвачен вихрем и перенесён на другое место) вдруг начинают говорить на языках, исчезнувших тысячи лет назад. Видимо, то, что происходило с нашими поэтами в совке, было для них похожим потрясением.