Древним было легче

Больше всего злит моих односельчан, когда я соглашаюсь с ними, что нужно повесить всех депутатов, министров, глав администраций, вообще всех начальников, больших и малых, но тут же добавляю, что от этого они, мои дорогие, оставшиеся в живых, земляки, лучше жить не станут. Страшно раздражаются! Ведь это означает, что в их положении никто не виноват. А жить с такой мыслью они не могут.

В советское время они тоже считали, что во всём виновато начальство. Тогда под этим мнением что-то было. Каждый видел и полностью сознавал, что очень многое устроено так, а не иначе, потому что такова верховная воля. Она была понятна: идёт строительство коммунизма, небывалая жизнь готовит ещё более небывалую. Колхоз не возник сам по себе, а был создан по известно чьему решению. Завод, будь то тракторный в Харькове или химический в Сумах, — тоже. В магазины завозится то, что выделено для данной местности Москвой, и каждая вещь продаётся по цене, установленной тоже ею, Москвой. Именно ценообразование было обобщённым, сокрушительно убедительным свидетельством того, что всё в жизни идёт от начальства. До социализма цена была от Бога. Это знал всяк, даже царь. С переходом ценообразования в правительственные кабинеты Бог заместился начальством с непреложностью нового сотворения мира. А дальше сложнее. С крахом социализма цена вернулась в распоряжение Бога, а вера в него — не-е. Произошло нечто дивное, пусть и неизбежное. Неизбежное-то и является всегда самым удивительным… Цена не могла не вернуться к Богу, а вера в Него вернуться не могла ни при каких обстоятельствах, ибо наступление всеобщей безрелигиозности более вероятно, чем Второе пришествие. Населению ничего не оставалось, как по старинке думать, что цена и после совка происходит от власти. Такова трагикомедия безрелигиозности. Подавляющее большинство не верит ни в Бога, ни в чёрта, хотя сто раз на дню поминают обоих. На деле же веру и в Бога, и в чёрта им давно заменила, как сказано, вера в земное начальство — ненавидящая вера в этих гадов, которые не думают о народе. Это представление укрепляет ящик, где показывается, как они борются за власть, как обещают ему, народу, золотые горы, и это — каждый день и прямо до мордобоя. Тут и не хочешь, а поверишь, что всё зависит от них, от верхов, и что, стало быть, они во всём виноваты. Забавнейшая история! Уж верхи-то наверняка знают, что в новой (всё ещё новой…) жизни цена от них таки не зависит, и что всё, что они реально могут, — красть, то есть делать то же самое, что и низы, только с большим размахом. Это состояние прекрасно выразил в одном из своим афоризмов Мойсей Фишбейн: «Коли влади нема, хочеться, щоб була, а коли вона є, хочеться, щоб її не було». Видимо, верно будет и так: в народном нутре уживаются два желания: чтобы власть была, и чтобы её не было. В любом случае, при любом из оттенков этого умонастроения, власть в головах занимает очень много места. Мысли о своей роли в истории некуда втиснуться. Насколько же легче было древнему человеку, полагавшему, что все его «негаразды» — от гневающихся богов! Правда, мы точно не знаем, как долго он был таким. Есть подозрение, что не очень. Человеческое стадо не живёт без вожака. А коль имеется вожак, козла отпущения можно не искать. Уже во времена Геродота незадачливого заклинателя дождя сжигали в соломе. В известном рассказе Германа Гессе жреца, не вымолившего дождя, лишили жизни ударом обуха. Голову под него он подставил со всем смирением мудрого политика, всегда сознававшего риски своего высокого положения. Обух на его темя опустил ничем не примечательный старик с благожелательной улыбкой.