Олег Иваница: Я пошел в ВСУ, чтобы люди могли спокойно отдыхать в кафе

Актер Олег Иваница, фото - канал ICTV

Пока зрители наблюдают за героем Олега Иваницы в сериале "Участковый с ДВРЗ" на ICTV2, актер в этот момент защищает родину на востоке страны. А в свой выходной, который случается очень редко, с удовольствием погружается в мирную жизнь – даже если это происходит дистанционно, по телефону, когда дает интервью "Комментариям"…

К счастью, я не труханул

– Олег, где вы сейчас находитесь?

– На востоке страны. У нашего подразделения такой режим: выходим на "ноль", какое-то время находимся там, потом нас меняют, чтобы мы могли восстановиться. Именно сейчас я на таком восстановлении, поэтому имею возможность общаться. Продолжается оно по-разному: могут вызвать на следующий день, а могут три-пять дней дать передышку.

– Как проводите это время?

– Моемся, бреемся, ищем парикмахерскую, магазины, чтобы подкупить кучу необходимых вещей – газовые баллоны, пилы, топоры и т.п.

– Человеку, который и лопату, наверное, не часто в руках держал, решиться присоединиться к военным, взять в руки оружие было сложно? Нужно  иметь определенный характер или мотивацию?

– Мотивация более важна. Когда понимаешь, что существует реальная проблема – наша страна может присоединиться к мордору, включается какой-то режим – ты хочешь сделать все для того, чтобы этого не произошло.

– Вы еще до 24 февраля обновили военный билет, чтобы записаться в терроборону. А "где вы были восемь лет", как любят повторять москали и ватники? До полномасштабного вторжения никогда не было таких порывов – поехать на восток?

– Это моя ошибка, и большинства из нас ошибка – мы очень долго считали, что все это далеко и нас не затронет, что оно как-то разрешится. Да, как-то помогали ребятам, защищавшим страну на востоке, – деньгами, например. Но этой помощи было недостаточно. Надо было уже тогда активнее заниматься и военной подготовкой, и приобщаться к боевым действиям. Но то, что после полномасштабного вторжения огромное количество людей встало на защиту страны, это точно наш плюс.

– У вас не было сомнений в том, идти в ВСУ или нет? Родные не отговаривали?

– Нет, не отговаривали. Помню, в январе встречался с товарищем, и его первым вопросом было: "Ну, и какие у тебя планы на войну?" Я сказал: "Надеюсь, что не трухану и пойду воевать". Слава Богу, не труханул…

– Но ведь могли трухануть уже потом, в самый ответственный момент.

– Конечно! Такие мысли меня постоянно беспокоили. Поэтому всегда отказывался от командных должностей. Пока ты не окажешься на "нуле", не знаешь, как себя поведешь в такой ситуации. Если ты солдат – это одно. А если командир отделения или взводный? Вдруг в тот момент, когда нужно принимать решения и управлять людьми, упадешь в ступор? Я не могу взять на себя такую ответственность.

– Вам уже предлагали командные должности?

– Да. Может, потому что я всегда пытался вести себя адекватно, действовать рационально, думать не только о себе, но и о побратимчиках. Но командовать должны люди, у которых есть хоть какой-то военный опыт.

Будем знакомы: "Диез"!

– С чего началась ваша служба?

– Из военкомата нас отвезли на пункт сбора, выдали оружие и поставили задачу: вот ваша улица, вы ее патрулируете. Потом перевели на нашу постоянную точку, где находился блокпост и боевая позиция – на случай, если кацапы туда прорвутся. Параллельно с патрулированием у нас была военная подготовка, тренировочные и боевые выходы.

– Хорошо стреляете?

–Уже достаточно хорошо. Наверное, у мужчин есть какая-то подсознательная, инстинктивная штука: ты берешь в руки оружие и чувствуешь непонятную, но приятную вибрацию. Когда получил свой первый "калашматик", он был тяжеловат, но я понимал, что этому оружию здесь место.

– Ваш позывной – "Диез". Для вас это какое символическое название? Почему выбрали именно такой?

– Во-первых, я люблю музыку. А во-вторых, были определенные прагматические соображения: позывной должен быть четким, коротким, понятным, звучным и не дублировать позывные побратимчиков. Если в подразделении есть "Кум", "Шум", "Бум", по рации можно перепутать. Мне показалось, что "Диез" не похож на других. Потому что вначале у нас было два "Дизеля" и два "Шамана". Это не очень хорошо.

– Говорят, при всем своем ужасе война затягивает, поэтому ребята возвращаются на передовую. Вам это знакомо?

– Люди разные. Но я вижу по некоторым побратимчикам, которые всю жизнь были гражданскими, – на передовой они чувствуют, что это их место. А кому-то там не очень комфортно, но у него есть чувство долга. Я, наверное, нахожусь где-то посередине: не вижу себя военным в мирное время, но однозначно буду тренироваться – ходить на военные сборы, чтобы держать себя в тонусе. Даже после нашей победы наш сосед успокоится ненадолго, мне кажется.

Вообще я человек свободолюбивый – мне не очень в кайф, когда мной командуют. Но когда сейчас стоим в строю, четко и слаженно действуем, испытываю определенное удовольствие. Может потому, что повезло с командованием. У нас офигенный ротный – постоянно появляется на позициях, помогает, рискует вместе с нами. Это вызывает уважение.

– Вы рассчитывали на то, что ваша военная "карьера" достигнет востока?

– Сначала даже не думал об этом – была задача удерживать порядок в столице. Когда орки отступили, нас забросили сначала на север страны, а оттуда уже на восток. У меня не было такового: я буду защищать Киев и только Киев. Нет, я защищаю свою землю.

– Как привыкали к новым условиям жизни – там, где громко и опасно для жизни?

– Удивительно, но это произошло быстро. Может, первые полдня волновался, когда понял, как это – когда где-то над тобой свистит пуля. А дальше собрался и никакого супермандража не было. Наверное, то, как быстро ты адаптируешься, зависит от среды. В каждом коллективе есть тошнотик, который постоянно ноет: "Нам здесь задница, мы все умрем, командованию на нас наплевать…" Но большинство – уравновешенные люди, которые всегда поддержат.

Бешеную собаку надо уничтожить

– Когда вам в первый раз было очень страшно?

– Да так, чтобы очень страшно, не было. Первая ночь оказалась сложной. Наверное, противник увидел, что произошла ротация, поэтому нас активно валили и пытались подойти поближе. А потом ты привыкаешь: обстрел – падаешь, подбираются ближе – отвечаешь. Это становится рутиной. На самом деле она немного деструктивна, потому что привыкаешь, начинаешь пренебрегать безопасностью… Но стараешься не терять бдительность и помнить, что даже случайная пуля  может быть решающей.

– Были ситуации, когда мысленно прощались с жизнью?

– Нет. Жизнь так прекрасна!

– Сейчас вы пулеметчик?

– В том числе. Последние несколько месяцев я был в расчете СПГ, но пока мы его даже на позицию не брали. По документам я, кажется, старший стрелок.

– Трудно переступить эту черту – заставить себя стрелять в другого человека?

– Бывает, накрывает: думаешь, что они тоже люди, а ты забираешь жизнь… Но такое случается очень редко. Знаете, с чем бы я это сравнил? Если у тебя во дворе бегает бешеная собака, ты сделаешь все, чтобы ее уничтожить, потому что она опасна для твоей семьи. Вот и здесь так же.

– Друзей на этой войне не теряли?

– Слава Богу – нет.

– Когда сидите в холодном мокром окопе, по колено в болоте, и вспоминаете дом, какие картинки рисует воображение – солнышко в окне, чашка кофе, кот на руки лезет, душ?

– У нас уже весна! Там так красиво! Все подсыхает. И такое солнышко!.. От этого морально гораздо легче. Я в такие моменты понимаю, почему в древних религиях поклонялись солнцу. Потому что ты просидел зиму в пещере, вышел во двор, а солнце тебя греет на халяву. (Смеется) А о чем мечтается в "пещере"? Обо всем том, что вы перечислили. На самом деле одеты мы нормально. Такого, чтобы очень мерзли, не было. Но вот вспомнил одну ситуацию о холоде. В начале года, помню, немного потеплело, и мы оделись по-демисезонному. Потом резко похолодало – начали мерзнуть. И вот ты стоишь на посту, дрожишь, но думаешь: ну, там же какой-то кацапчик своей ср..ой тоже примерзает к броне... Эх, давай, морозец, давай!

– Война меняет людей. Вы сегодня и вы год назад – это две большие разницы?

– Определенные изменения есть: я стал более выносливым, лучше переношу дискомфорт. Но такого, чтобы, например, озверел, стал жестоким – нет. Более прагматичным – да. Повторюсь: если родным угрожает какое-нибудь существо, его нужно уничтожить. Это не злоба и не ненависть. Это холодное взвешенное решение.

– Не стали более сентиментальными?

– О, это есть! И тут парадокс: с одной стороны, ты стал суховат в определенных мыслях и желаниях, а с другой – более сентиментальный. Иногда приходится сдерживать слезу, видя что-то такое, от чего сердце болит. К примеру, прифронтовой город, в котором идут дети. Ты сразу представляешь, как живут дети в более безопасных городах, и через что проходят в прифронтовых. И происходит эмоциональный сдвиг.

Одни отношения возобновил, другие наладил

– В последнее время часто слышит фразу "таких на фронт надо отправлять!" – о тех, кто в клубах зависает, газует на авто во время тревоги – словом, раздражает людей. Передовая – как исправительная колония. Стоит ли в Вооруженные силы брать всех подряд или только тех, кто мотивирован?

– Это очень деструктивная политика. Если брать их на механические работы – копать траншеи или что-нибудь носить – тогда ок. Но отправлять насильно на фронт не нужно. Да и необходимости в этом, мне кажется, нет. У нас достаточно добровольцев, которые более эффективны и мотивированы.

– Недавно все обсуждали Тараса Цимбалюка, который получил повестку и даже сходил в военкомат, но говорит, что здесь может быть намного полезнее, собирая деньги на ВСУ, чем на фронте. Женя Галич наоборот считает, что если бы Тарас взял в руки оружие, он еще больше мотивировал бы украинцев. Кто прав?

– Я не виню тех, кто не идет воевать. Разве только тех, кто до полномасштабного вторжения хвастался: "Вдруг что – я пойду на фронт!", а когда началась война, сидят себе тихонько, или вообще выехали из страны. Если человек честно говорит, что психологически не готов брать в руки оружие, ему страшно, он чувствует, что не сможет, пусть приносит пользу каким-нибудь другим способом – волонтерит, собирает средства на ВСУ. Тот, кто боится, в критической ситуации не прикроет товарища. Хотя… Существует большая вероятность, что именно трус, оказавшись в окопе, начнет действовать разумно и бесстрашно, а человек смелый испугается и упадет в ступор.

– Есть в шоу-бизнесе мужчины, которые успели за несколько дней до войны прошмыгнуть за границу и не вернулись. В вашем понимании – это измена?

– Довольно давно я решил, что никого не нужно осуждать. Когда кого-то критикуешь, автоматически "растешь" в своих глазах. Но это не очень хороший путь. Если человек за границей собирает деньги на ВСУ, отправляет ребятам какие-нибудь нужные вещи, это не измена.

– Вам сейчас интересно, что там происходит в мирной жизни – какие рейтинги "Участкового с ДВРЗ", проходят ли сейчас кастинги в кино? Или победа превыше всего?

– Конечно, я скучаю по мирной жизни. Однако не могу сказать, что меня очень интересуют какие-то тенденции этой жизни. Хотя когда мы находились на севере страны, нас отпускали раз в месяц в увольнение. И это было огромное удовольствие – вернуться в мирный город, увидеть мирных людей, иметь возможность зайти в кафе и выбрать кофе – лате, капучино, принять душ… Простые вещи! Но ты начинаешь ценить их гораздо больше. А вообще сам вид мирного города – это уже счастье.

– Много споров сейчас возникает по поводу того, как должны жить люди, находящиеся в более или менее безопасных местах. Имеют ли они право покупать новые красивые платья, отдыхать в кафе и ездить в Буковель – то есть наслаждаться жизнью, быть счастливыми? Или наоборот – все радости будут после войны, а сейчас никакого веселья, работаем и донатим на ВСУ?

– Люди должны быть счастливы! Некоторые ребята тоже говорят: "Приезжаешь в город – а там как будто и войны нет…" Но ведь мы шли в армию для того, чтобы наши города были мирными! Когда я вижу такую картину, чувствую, что и благодаря моим усилиям люди могут спокойно ходить по улицам, сидеть в ресторанах. И мне это очень приятно.

– Во время войны вы женились. Почему решили сделать это сейчас?

– Именно во время войны у меня возобновились отношения, которые на время прекращались. И в какой-то момент очень захотелось, чтобы в этих отношениях все было по-настоящему. Поэтому в одно из моих увольнений мы поженились. И я ни секунды об этом не пожалел. Конечно, свадьбы не было – отпраздновали втроем: мы и мама.

– После развода с первой женой у вас были непростые отношения с дочерью. Удалось их наладить?

– Да, мы сейчас общаемся, и я счастлив. Вот скоро дочка мне перешлет газовые баллоны, потому что с ними здесь немного проблематично.

Во мне что-то сломалось…

– Сейчас в эфире канала ICTV2 третий сезон "Участкового с ДВРЗ", к которому присоединились и вы. Это было гармоничное вливание в сдружившийся коллектив?

– Многих людей, работающих над этим проектом, я знал, мне было приятно с ними снова встретиться на съемочной площадке. И вообще приятно работать на таком сериале. К тому времени я уже лет пять полностью перешел на украинский язык. И когда запускались какие-то нормальные украиноязычные проекты, очень этому радовался. Мог даже сделать уступки по гонорару, потому что понимаю: украиноязычный продукт нам очень нужен. Поэтому рад, что смог присоединиться к "Участковому…".

– Какой эпизод на съемках запомнился больше всего?

– Мне нравилось сниматься в ресторане, когда по сценарию к моему герою-бандиту приходили просители. Порой локация очень сильно помогает. И вот как раз там мне было очень удобно.

– После того, как вы ушли из "Дизель Шоу", вам часто в комментариях в Instagram писали: "Вернитесь на проект, вас там очень не хватает", "Без вас "Дизель Шоу" стало совсем не таким, как раньше". Не жалели о проекте?

– Нет, это было совершенно правильное решение. Иначе я бы каждый раз, выходя на сцену, вспоминал о Марине (Поплавской, погибшей в автокатастрофе. – Прим. авт.). Наверное, это слишком эмоциональная реакция, но я бы точно не смог находиться в той среде, где мы когда-то были все вместе. Что-то во мне сломалось…

В конце концов, после этого я смог полноценно заняться актерской деятельностью. Эстрада – интересная и, безусловно, нужная штука. Люди приходят на концерты и смеются, а значит они в этот момент счастливы. Но кино и театр мне гораздо интереснее. Они честнее, потому что на эстраде ты должен немного передавливать, добавлять, условно говоря, клоунады. А на сцене или на съемочной площадке это не нужно.

– Вы не только актер, но и сценарист. То, что вы сейчас переживаете, повлияет на темы и сюжеты ваших будущих сценариев? Может, это будут какие-нибудь более глубокие, более серьезные истории? Или на военную тематику…

– Наверное, и о войне в том числе. Один толковый режиссер мне сказал, что чем больше жизненного опыта у сценариста и актера, тем точнее он может передать разные грани человеческой души. Тот опыт, который я получаю на войне, мне точно поможет. Не могу сказать, что стану поклонником только военной тематики или суровых драм. Уже сейчас, например, есть задумки. И это, скорее, комедия. Не смотря на весь драматизм ситуации, у нас на фронте достаточно много юмора, особенно черного. Помню, смотрел украинскую комедию "Наши котики" – там авторы прошлись по многим серьезным темам, но получилось очень круто: и остро, и смешно, и порой драматично. Возможно, и я попробую себя в таком жанре. Но это уже – после победы…

Читайте Comments.ua в Google News