Постмайданный синдром

Характеризуя нынешнюю ситуацию в обществе, социологи и психологи говорят о тревожности и напряженности. Насколько справедлива точка зрения, что в обществе на этом фоне накопилась "усталость от Майдана"? Или, может, наоборот, есть запрос на продолжение революции?

Достаточно высокая психологическая напряженность действительно изматывает людей. Но произошедшие события я определяю, прежде всего, как восстание против невыносимого режима. А чтобы произошли глубинные, революционные изменения, нужны годы, по крайней мере. Мне кажется, люди это понимают.

Можно было бы провести все назревшие изменения и быстрее — на фоне победного энтузиазма. У нас ведь даже было несколько дней эйфории, где-то 23–24 февраля. Но, увы, эйфория — не самое хорошее состояние, плохой советчик. Было сделано много ошибок — в том числе пресловутая отмена языкового закона.

А потом ситуация усугубилась: избавившись от одного режима, мы получили в качестве постоянной угрозы режим гораздо более опасный — имперский, обладающий колоссальными ресурсами. Поэтому люди сейчас не очень озабочены радикальным продолжением Майдана. Потому что ощущение внешней угрозы на фоне психологического истощения — не самые благоприятные для этого условия.

Украинцы понимают, что никто в мире за нас воевать не станет, а бороться самим будет очень сложно, если произойдет общественный раскол. Мы могли бы его преодолеть, не будь угрозы со стороны России, — но теперь сделать это очень сложно.

То есть это не та внешняя угроза, которая сплачивает? Она парализует волю?

Нет, она не парализует. Но дело в том, что Украина попала в ловушку. Люди действительно были настроены на революционные изменения, а теперь подводят итоги: от Януковича избавились, но какой ценой? Свыше сотни убитых, еще больше пропавших без вести, Крым оккупирован, страна балансирует на грани раскола...

Кстати, если говорить о посттравматическом, "постмайданном" синдроме, то одно из тяжелых его последствий — информационная зависимость: люди не могут оторваться от Интернета и телевизора. Они погружены в бесконечный поток новостей, по большей части — тяжелых и неприятных.

Есть и еще один негативный фактор — неизбежный и ожидаемый экономический шок после повышения цен на энергоресурсы.

Но тут есть определенное противоречие: стабильность не решит проблем, изменения жизненно необходимы. Мы в этом уже убедились.

Да, ведь, к примеру, Леонид Кравчук и Леонид Кучма чувствовали, что не надо делать резких движений. Надеялись, что все самой как-нибудь утрясется, рассосется. Вместо шоковой терапии мы получили только шок, но никакого излечения. Но, увы, без реформ страна сгнила, и люди решили: чем жить в такой системе — лучше выйти на баррикады.

Проблема еще и в том, что история воспроизводится. У Украины есть колоссальный опыт охлократии (власть толпы. — Ред.), еще с казацких времен, но охлократия порождает хаос. Но у нас нет опыта представительной демократии: все последние двадцать лет она в Украине была слабой и неэффективной.

В контексте представительной демократии: есть ли риск, что результаты президентских выборов не будут легитимизированы из-за их неприятия на юго-востоке?

Не думаю: ведь на этих выборах будет представлен весь политический спектр. Более того, интересы избирателей юго-востока представляют сразу несколько кандидатов. Возможно, будет меньшая активность на выборах. Это вполне естественно для страны, которая пребывает в фазе нестабильности, но само по себе не смертельно.

Возьмем, например, Турцию, нашего близкого соседа. Там тоже есть сложности при проведении выборов: провокации на участках, курды не принимают участие в голосовании, но Турция же из-за этого не перестала существовать. Реджепа Эрдогана не принимает запад страны, но о расколе речь не идет, более того — Турция достаточно эффективна экономически.

Социологи уже установили, что каждый третий украинец готов принимать участие в процессе контроля над властью. А как это может выглядеть на практике? Ради увольнения каждого коррупционера собирать майдан?

Скорее не майдан, а пикет, мирную акцию протеста. Стойкий протест в нынешних условиях будет замечен.

А если нет? Ведь с представительной демократией действительно проблемы. Когда она функционирует в нормальном режиме, коррупционер просто проигрывает выборы. В Украине же коррупционер покупает голоса избирателей и самовоспроизводится во власти.

Если представительная демократия буксует, стоит обратиться к формам прямой демократии — плебисциту, местному референдуму, сельскому сходу. Но здесь должен поработать парламент: законодательно оформить и закрепить механизмы прямой демократии, позволяющие обеспечить отзыв, увольнение коррупционеров. По крайней мере — всех тех, кто занял выборные должности, но оказался неэффективен, обманул ожидания общества.

То есть у средств "народного контроля" есть свой определенный потолок? Без парламента не обойтись?

Да, и не только без парламента. Скажем, с увольнением не выборных, а назначенных чиновников дело обстоит еще сложнее. Или, к примеру, взять идею с выборностью судей — наиболее эффективным контролем был бы двойной: и со стороны профессионального судейского сообщества, и со стороны избирателей — потенциальных подсудимых, участников процесса.

Сложность в том, что прямая демократия может выродиться все в ту же охлократию. Но назначение тех же судей не исключает коррупцию. Да и на выборах распространен подкуп. Одного средства, универсальной панацеи нет — нужно задействовать сразу несколько механизмов, подстраховывать.

Плюс ко всему формы контроля над властью через общественные организации могут стать социальными лифтами для активистов, профессионалов, талантливых людей. Для них это возможность проявить себя.

Вы считаете, что социальные лифты заработают?

А вот это очень серьезный вопрос! Майдан частично снял эту проблему: в Кабмин были назначены люди, которые до того никаких постов во власти не занимали. А это уже вертикальная мобильность. Хотя скорее речь идет об экзотических примерах. Появятся ли эти лифты на всех уровнях — вот что важно. Потому что "революционная" вертикальная мобильность, когда власть принадлежит "человеку с автоматом", — это самое крайнее средство.