Две кухни

Для них эта боль — что-то далёкое, нечленораздельное, при том что Россия с утра до вечера на их экране. Но есть кое-что помимо экрана: своя жизнь. Другое государство, другое начальство, другие деньги.

В том, что происходит с русским человеком, для науки нет ничего нового, но всё-таки мало кто ожидал, что русский, даже образованный, окажется таким стихийным. Казалось бы, если ты знаешь, как объясняется происходящее с тобой, будешь стараться держать себя в руках. Раз людям известно хотя бы название той дури, которая ими овладевает, как насильник, они должны были бы, по крайней мере, стесняться её.

Стало быть, есть нечто более сильное, чем стыд. Наука знает и это "нечто". Припёрло заново решить, кто мы такие есть, что значит быть русским. В таких случаях ответ подавай сразу и самый простой — думать некогда, спасаться надо. Спасаться, естественно, верой — верой в то, что в прошлом мы были сильнее всех и лучше всех. Лучше всех мы, впрочем, и сегодня, а сильнее всех — в прошлом. Уж прошлого-то своего мы никому не отдадим, читайте указ нашего президента о противодействии попыткам фальсификации истории. Какая ещё страна на Земле может похвалиться таким указом?! Мы, далее, те, кто больше всех на свете ненавидит Америку и Украину. Это, собственно, и значит быть русскими. Мы русские, а не прусские, потому что ненавидим Америку и Украину. Украинцев ненавидим, поскольку они не соглашаются, гады, что они — это мы, а мы — это они. Американцев ненавидим, поскольку они нас победили и даже не особенно заметили это.

Россия так втянулась в это состояние, что получила своеобразное признание в мире. Запад смотрит на неё разве что с лёгким состраданием: ну да, это как цвет кожи, кто-то жёлтый, а русский есть тот, кто ненавидит Украину и Америку, обожает Сталина и дружит с Чавесом.

Звучит сатирически, но указ-то не сатира!

Россиянину, впервые оказавшемуся в Украине, кажется странным, что здесь этого нет. Русью пахнет повсюду, на обработку украинцев в своём духе путинизм тратит больше, чем — остального мира, а толку всё-таки немного. Невольно ловишь себя на вопросе: чем же он, украинец, живёт? Каким бредом? Ведь он же человек, значит тоже не должен обходиться без глупостей. Ездишь, смотришь, поживёшь то здесь, то там… Ненависти к России нет, в среднем скорее благожелательность. К Америке есть неприязнь, но вялая. К прошлому — ничего особенного, все чувства умеренные, даже скучно. И живут! Не жалуют, правда, власть, но спокойно-угрозливо ждут выборов.

И в России, и в Украине переход от советской жизни сопровождался одинаковыми надеждами и разочарованиями. Человеку было не по себе, иногда страшно, хотелось где-то укрыться, ощутить, что рядом кто-то есть, какая-то сила. Многим было знакомо состояние младенца, который, поскуливая, ищет мать. Русский нашёл и знает, что именно он нашёл: кровь и почву. В пределе, как и боялся отец Александр Мень, — православный фашизм.

Понятно было бы, если бы украинец тоже нашёл сиську своей матери, опьянился бы украинством так, как русский — русскостью. Но нет, этого нет. Нет должной любви к себе на том основании, что ты украинец. Отношение к матушке Украине спокойное, не без раздражения; её легко покидают, при случае без надрыва возвращаются.

И думаешь: значит, можно жить и так! В самой большой стране Европы, с населением почти 50 миллионов человек…

Что же на выходе? Что, в конце концов, сварится на этих двух кухнях, если допустить, что в жизни могут быть начала и концы?

Правда в том, что нельзя сказать, чьё блюдо окажется удачнее.

По материалам: "Комментарии:"