Прибавка в словарь

Лина Костенко — об Оксане Забужко (не называя ФИО) в памфлете ко Дню независимости:  «Гордо й піднесено повинні пройти «противсіхи» з осатанілою натхненницею «противсіхства» на мітлі». Писатели грызутся — общество живое. Верный признак. Не бывает живого общества без грызущихся писателей. В Белоруссии вон нет таких, разве что по команде «фас!» один набросится на другого. Почему они, Забужко, Костенко и пр., не обмениваются мнениями, не спорят, пусть даже громко, а именно грызутся: не сдерживают ярости, оскорбляют друг друга, унижают? Притом все как один люди верующие… Тут, собственно, и ответ: такие они верующие. Но поставить здесь точку — ничего не сказать. Если вы дубасите Андруховича за то, что он не возражал бы против отделения Донбасса, значит вы уверены, что он может расколоть Украину, целостность которой для вас превыше всего. Если вы обмотали свою руку волосами Забужко, поскольку она голосовала против всех, значит считаете, что и она может толкнуть страну в пропасть. Забужко, таким образом, спасает Украину от Андруховича, а Костенко — от Забужко. Все должны вещать то же, что я, а кто не хочет, тот мой враг, а мой враг есть враг и моего любимого народа. Все писатели — из тех, что рубятся на баррикадах, а не отсиживаются в башнях из слоновой кости — видят себя вершителями судеб самое малое своего отечества, а в пределе — всего человечества. Зачем бы стали они расстреливать друг друга, а было и такое, если бы считали, что они просто скрипят перьями? Чудовищное преувеличение роли словесности в истории… «От слов таких срываются гроба шагать четвёркою своих дубовых ножек». Да, срываются — от пары слов за столетие, а писателей, считающих, что ВСЕ их слова и все слова их противников обладают этим чудодейственным свойством, — таких писателей сотни в каждый данный момент. Ну да ладно. Ни особого вреда, ни заметной пользы от преувеличения писателями своей роли в истории нет, во всяком случае во времена, когда не слышно стрельбы. Но сухой остаток от их баталий обычно образуется всегда, и он-то и оказывает какое-то влияние на общество, на культуру, в том числе политическую. Так, отныне можно считать закрепившейся в сознании не худшей части людей мысль, что в ХХI веке территориальная целостность не должна быть священной коровой, что это старо, хотя и очень романтично. Невзначай озвученная Андруховичем, эта мысль лишний раз подчеркнула, что Украина — не Россия. В России писателя, который сказал бы на всю страну (не дадут, но допустим), что надо вернуть Курилы, посадили бы на кол. В Грузии, кстати, тоже ничего не сделали публицисту, предложившему признать Абхазию и Южную Осетию. В сухом остатке — благодаря участию Забужко — и «противсіхство». Для части не самых плохих людей оно стало не просто нежеланным, а презренным. Отныне оно больше никогда не будет наступать, а только обороняться и оправдываться, даже если вдруг победит. И даже если оно право, вот ведь как бывает! Тут дело как раз в слове, в его неблагозвучии, которым, как на заказ, оттеняется неодобрительный смысл. Говорится противсіх, а слышится псих. А псих — это истерика, каприз. Два таких вклада в политическую культуру Украины за один год — совсем неплохо. А «противсіх» — это ведь и прибавка в словарь.