Без рабства

Теперь — украинское селение. Первое впечатление: скудость и небрежение. Гумна полупустые, повети, коморы и всякая горотьба — всё хворостяное, убогое, на всё это пошло очень мало времени, сил и материала. Зато луговыя сеножати и облоги — загляденье. Пастбища «обременены великорослым и играющим скотом», огороды — всяким овощем. И, конечно, «белыя, светлыя и чистыя избы или хаты». Здесь в деловое описание вклинивается лирика: «В сем-то заключается симпатия или сокровенная склонность, с приятностию ощущаемая и признаваемая проезжающими или квартирующими в сих селениях». Отдельно сказано о «всеобщем нраве жителей Украинских»: «Дух европейской людскости, отчужденный азиатской дикости, питает внутренния чувства каким-то услаждением; дух любочестия, превратясь в наследное качество жителей, предупреждает рабския низриновения и поползновения, послушен гласу властей самопреклонно без рабства». Это писано за полстолетия до Чаадаева. Те времена не отличались политкорректностью, так что автор вряд ли хотел просто уравновесить свой отчет, завершив его комплиментом русскому мужику: «Великороссияне, живущие в соседстве с Черкасскими селениями, при сохранении пространного своего хлебопашества начали успешно подражать своим соседям в прочих родах домоводства признательно с пользою». Остановимся на слове «признательно». Конец восемнадцатого века — это уже далеко не Средневековье, но и не такое уж Новое время на этих пространствах. Средневековья хватает и в наши дни, а тогда оно давало о себе знать на каждом шагу. Одно из свойств средневекового человека — отвращение и враждебность ко всему чужому. Богу, а не просто мне, угоден только такой, как я, и — во всём такой, как я: в языке, вере, порядках, обычаях и манерах, одежде, пище и жилище, во всех подробностях быта, в способах хозяйствования или, как сказано выше, «в прочих родах домоводства». И вот русские, пришедшие с севера, начинают охотно и с благодарностью учиться у местных. Смотреть на казачий «оселедець» русскому ещё долго будет неприятно или смешно, как и украинцу — на козлиную бородку русского («как цап»), но то, что сулит облегчение жизни и достаток, он принимает без больших колебаний и промедления. О чём это говорит? Не о том ли, например, что «дух азиатской дикости» всё-таки не был дан русскому человеку изначально и свыше? Это — привходящее и в таком смысле случайное. В русской душе сохранилось местечко, где дремало европейское начало. Век за веком… Пусть одна, но живая, чуткая и прочная струна. Она-то и вздрогнула, и зазвенела при встрече с «духом европейской людскости», а в порядке продолжения и уточнения скажем: с духом европейской рациональности, практичности. Поразительны слова о «духе любочестия», который удерживает украинцев от рабских буйств. «Любочестие» — это чувство собственного достоинства, а оно диктует человеку уважение к законности. Автор свидетельствует о развитом правосознании в обследуемой местности. Через века это правосознание аукнется на Майдане и позволит мирно открыть новую страницу в украинской истории.