Тихие поезда

Только теперь становится понятным то явление, которое так поражало во время первых путешествий по просторам Запада. Они, кстати, обширны, эти просторы, хотя и не казались такими нам, привыкшим считать, что всё в мире, кроме Совсоюза, — крошечное, как бабушкин огород в палисаднике. Малые расстояния — и тихие поезда. Сидят с непроницаемыми лицами пассажиры, похожие на чистеньких манекенов. Никто не рассказывает тебе свою биографию, не требует твоей — не спросит даже, куда ты держишь путь. Никто не интересуется, не доктор ли ты, потому что у него что-то чешется вот тут и вот тут… Не режутся в карты, ничего не распивают, как будто поездка в Париж из Вены — не повод. При входе в вагон вас не обдают запахи селёдки, колбасы за два двадцать, огурчика. Никто не оглушает купе рассказом, почему чуть не опоздал на поезд — засиделся за прощальным обедом с роднёй, что никому никогда не мешало, как только тронулся поезд, возобновить пиршество.

Отсутствие родного обычая: ел ты или не ел до поезда, а сразу после посадки раскладывай сидор и принимайся жевать — это на чужбине угнетало больше всего. С первого дня ты начинал злобно скучать по уюту того хлева, в который на родине превращалось всё: колхоз — так колхоз, завод — так завод, театр — так театр, вагон — так вагон. Теплотой хлева назвал ключевую особенность совковой жизни крупнейший её знаток француз Безансон. Поведение людей, выросших в обществе, не преодолевшем стадности. Коллективисты, порази их гром! И вот теперь, в 2012 году, садишься в экспресс Харьков — Киев, да хоть и в обычный Харьков — Луганск — и… Господи, да где это ты? Ни дать ни взять — Австрия или, будь они неладны со своим культом чистоты, Нидерланды! Опрятный — и ничем от него не разит! — проводник. Улыбчивая проводница. Сколько ни втягивай воздух — не пахнет ничем, кроме стандартных моющих средств. И самое досадное — спокойные лица пассажиров. Никакого обмена характеристиками невесток, тёщ, мужей, зятьёв. Не услышать простого смеха, не говоря уж о родном гоготе! Многих видишь не первый раз. Не здесь ли ключ? Для этих людей путешествие даже на курорты — не событие, о котором извещено всё село или квартал и которое возбуждает человека почти до невменяемости. Редко-редко кто достанет и тихонько съест лёгкий бутерброд, выпьет стакан чая. Так открываешь, что вот это тебя и поражало в первых западных путешествиях: для твоих попутчиков поездка куда бы то ни было не составляла события. Не то что для жителя Архангельска — за колбасой, обоями и туалетной бумагой в Москву. Дремлешь в покойном кресле, слушаешь вполне немецкий шорох (не грохот) несущегося поезда и предаёшься оригинальной мысли о том, что самые большие перемены в жизни происходят незаметно. В этом случае имеешь в виду рост личности.