Сталинская мягкотелость

Мы об этом деле высказываемся несколько иначе, хотя и не так остроумно. Они не только хорошо понимали свою задачу, но и работали над ней, да с таким пылом, что на полпути сочли её выполненной. Создание новой исторической общности людей — советского народа было объявлено величайшим достижением развитого социализма. Впрочем, каждый свой почин они торопились представить успешным, исключая разве что победу социализма в мировом масштабе. На практике речь шла о ползучей русификации, хотя этнический русский национализм держали под спудом. Но они самоуспокоились. В какой-то момент им показалось, что дело продвинулось уже так далеко, что назад хода не будет. Думали, короче, что у них в запасе вечность и все замечательные законы истории. Горбачёв, тот, начиная перестройку, не допускал и мысли, что нации, как только он ослабит вожжи, разбегутся. Он считал, что никто себе не враг — зачем убегать из семьи, где воцарилась наконец настоящая свобода? Ему могла бы помочь старинная русская поговорка: в дальнюю стёжку лучше жить, — но вспомнить её было бы для него смерти подобно. В свою очередь, Путину, как видно, важно знать, что не только он считает ошибкой сталинскую и, разумеется, горбачёвскую мягкотелость. Это вдохновляет его. Ему хочется пожить, то есть повластвовать, подольше, чтобы успеть вернуть всех, кого удастся, и тогда уже не мудрить, а сказать прямо: никаких украинцев, казахов, грузин, все — русские! Вряд ли он когда-нибудь обратит внимание, что, по мнению того же Занда, образование одной полноценной нации из нескольких «возможно только при демократии, поскольку она дает населению ощущение того, что власть — это выражение их самих, а не нечто инородное».