Путин оседлал нового конька

НА ФОНЕ думских скандалов и провального саммита АТЭС торжества по случаю 200летия Бородинского сражения выглядят, на первый взгляд, событием второстепенным. Между тем это празднество — явление куда более значимое, нежели систематические потуги партии власти подчистить парламент (и без того ручной) и привычная ставка на экспорт сырья. Ведь оно высветило первопричины этой неуклюжести, наглядно показав, что ни шкала ценностей российских элит, ни приоритеты российского государственного проекта за два века не претерпели существенных изменений. Впрочем, демонстрация именно этой преемственности в планы кремлевских идеологов отнюдь не входит. Миф о грозе 1812 года выполняет ту же функцию ура­патриотического клея, что и миф о Великой войне 1941–1945 годов, выкроенный, к слову, по тем же лекалам. В то же время он лишен недостатков последнего: события двухсотлетней давности не имеют непосредственной связи с нынешней политической и общественной жизнью и малоинтересны обывателю. Это позволяет ограничиваться хрестоматийными шаблонами, не опасаясь "ревизионизма в истории", с которым Москва отчаянно борется, когда речь заходит о веке двадцатом. Иными словами, здесь российский исторический догматизм никого не напрягает. Это выигрышный момент для интеграционных проектов вроде "Русского мира" — миф о 12м годе не только позволяет избежать неудобной конфронтации, но и достаточно легко трансформирует равнодушие жителей постсоветского пространства в чувство позитивной сопричастности. Сугубо исторический и культурный интерес — при чем здесь политика? Кроме того, увлечение эпохой Наполеона в мире не ослабевает, а реконструкторских клубов, занимающихся этим периодом, — многие сотни по всей Европе и Америке. В общем, тема, выгодная во всех отношениях, тем более что ее хватит вплоть до порогового 2015 года. Так стоит ли удивляться, что юбилейные торжества на Бородинском поле почтил присутствием президент Владимир Путин? 

Портит картинку одно — несостоятельность этого оригинального мифа об Отечественной войне, унаследованная его позднейшей версией. Недаром Владимир Путин в своем выступлении говорил о них обоих: "В истории нашей страны было немало трагедий и войн, но лишь две из них названы Отечественными — и именно так навеки они запечатлены в нашей национальной исторической памяти. И в той и в другой войне решались судьбы России и Европы и всего мира. На карту были поставлены свобода и независимость нашего государства, а на борьбу с завоевателями поднимался весь народ. Война стала истинно народной. Здесь определилась судьба Европы". Сразу отметим, что в истории России три войны были отечественными, но вторая (она же Первая мировая) в силу плачевного исхода практически забыта. Причем во всех случаях речь шла о пропагандистских клише. В частности, кампания 1812 года стала Отечественной четверть века спустя — по высочайшему повелению Николая I, когда патриотическая погремушка стала панацеей от заглохших реформ и повальной чиновничьей коррупции. Но, может быть, война была отечественной если не по названию, то по сути? Увы, о всенародном отпоре супостату говорить не приходилось. Боевые действия затронули лишь малую часть империи, при этом выходцы из недавно обретенных Россией Литвы, Курляндии и Волыни ринулись под знамена "узурпатора", да и в Малороссии вспомнили о былой вольнице. В самой России, где более 98% населения составляли бесправные крестьяне, уровень национального самосознания был, что называется, ниже плинтуса. К слову, Павел I в 1797 году отменил понятия "гражданин" и "отечество" при безропотном согласии подданных. В большинстве уездов района военных действий русские крестьяне объявили о переходе в подданство Наполеона. Дубина народной войны, впрочем, не была выдумкой романиста. Правда, била она больше по своим. В 1812 году крестьянские бунты против крепостничества охватили почти всю империю — 32 губернии (больше, чем во времена Пугачева). Что же до дворянства, то его патриотический подъем был сильно ограничен: сливки общества плохо говорили порусски, одевались поевропейски, трапезничали поевропейски, читали европейскую литературу, учились в европейских вузах, а австрийские Альпы и французское побережье знали лучше, чем Подмосковье. Как и теперь. И так же, как и теперь, восхищались европейскими порядками и гражданскими вольностями. Навязанными побежденным монархам Наполеоном. Собственно, онто и заложил основы того, что спустя столетия оформилось в Евросоюз. Равенство перед законом, свобода совести, образование, гражданский кодекс, унификация налоговой системы, стандартизация мер и весов, прозрачные границы, развитие наук, коммуникации, свободный рынок, дороги и многое другое. И потому неудивительно, что в 1815 году российская "освободительная" армия недосчиталась 40 тыс. дезертиров, осевших во Франции.

Так что же отмечал Путин? Порабощение России в планы императора французов отнюдь не входило. Наоборот, он искал союза в борьбе с Англией. У него был прекрасный шанс вторгнуться в Россию после разгрома 1807 года, но он не только предложил мир, но и отдал Александру новые территории. Хорош оккупант. В ответ Россия стала готовить вторжение в Герцогство Варшавское. Так что для Наполеона, который, кстати, за эту кампанию не проиграл ни одного сражения, поход на Россию был "операцией по принуждению к миру". Годами школьникам вдалбливали, что причиной войны вроде бы стали невыносимые условия континентальной блокады, навязанные Наполеоном Александру І. Но блокада стала подарком для экономик всей Европы, подстегнув развитие внутреннего производства. И Россия отнюдь не была исключением. Однако катастрофические убытки несли экспортеры сырья. И именно это сырьевое лобби имело серьезное влияние на Александра І. Победа над Наполеоном уберегла Россию от социальных реформ, обеспечила статус "великой сырьевой державы", роль жандарма Европы и как следствие — все углублявшийся цивилизационный конфликт. К слову, этот конфликт проявился и в ходе нынешних торжеств. По европейским обычаям, подобная дата — прежде всего день поминовения павших. Всех павших. Но минутой молчания почтили только русских воинов. Это, однако, не помешало Путину говорить о примирении и строительстве общеевропейского блага. Тут бы ему и остановиться, но российский лидер не упустил возможности исправить "историческую ошибку", присвоив Можайску и Малоярославцу звание "Город воинской славы". Чтобы сомнений не осталось: празднуют победу. По европейским меркам абсурд. Но Россия — не Европа. Во многом благодаря той самой победе.