Языковое гуляйполе

Пятнадцать лет назад Правописательная комиссия, возглавляемая членом-корреспондентом НАН Украины Василием Нимчуком, подготовила "Проєкт найновішої редакції українського правопису", который возвращал украинское правописание к национальным основам. Документ был выпущен мизерным тиражом, и вникнуть в суть предложенных реформ имел возможность даже мало кто из специалистов. Однако вокруг "Проєкта" поднялась шумиха. Скептики, недоброжелатели и просто малоискушенные в вопросах языковедения люди не скрывали сарказма по поводу того, что отныне всем придется говорить "на радіві", а не "на радіо". Это притом, что на самом деле "Проєкт" предлагал не склонять существительные иностранного происхождения на "-о", если перед ним стоит гласный (радіо, відео, Онтаріо). То есть "в метрі", "в кіні", но все же не "на відіві". Шумиха была столь громкой, что президент Леонид Кучма наложил мораторий на рассмотрение изменений в правописание. Хотя мораторий лишь преследовал цель успокоить общественность, его по древней административной традиции восприняли как запрет — Правописательную комиссию "очистили" от реформаторов, а научная дискуссия вокруг "Проєкта" вскоре сошла на нет.

Неизвестно, когда к ней вернутся снова, ведь даже сегодня, несмотря на волну патриотизма, языковых вопросов предпочитают не касаться. Однако потребность в ней все же существует. Во-первых, надо наконец решать вопрос с так называемым гуляйполем в правописании — ситуацией, когда часть аудитории из принципа придерживается "скрипниковки", а другая официальных орфографических норм. Во-вторых, украинский язык в последнее время довольно настойчиво заявлял о стремлении развиваться по основам своей внутренней логики, а не в духе печально известной теории слияния языков. И новое правописание должно послужить основой для такого развития. Ведь его влияние и на формирование узуса — общепринятого носителями языка употребления слов, их форм, языковых конструкций — и даже на произношение является бесспорным. Вспомним, какой эффект дало придание в 1990 году звательной форме (ранее — факультативной и даже стыдливой) статуса падежа. Он прочно укрепился в письменной и устной речи — все привыкли и к обращению "Олеже" и к распространению звательного падежа на иностранные имена ("Джоне", "Томасе" и т.д.). А ведь совсем недавно украинские языковеды жаловались, что звательные формы практически исчезли из употребления!

Здесь следует отметить еще и рост общей "языковой сознательности", благодаря которой в современной украинской речи, например, взят четкий курс на отказ от словообразовательных моделей, характерных для русского языка. Так, при образовании отглагольных существительных все реже используется суффикс -к(а); предпочтение отдается более органичному -нн(я): "розроблення (а не розробка) документа". Последовательной стала замена несвойственных для украинского языка форм активных причастий настоящего времени с суффиксами -уч(ий)/-юч(ий), -ач(ий)/-яч(ий) прилагательными с суффиксами -н(ий)/-льн(ий): "зникний" (вместо "зникаючий"), "розвивальне навчання" (вместо "розвиваюче навчання"). Эта тенденция распространилась и на образование существительных — сегодня говорят "мітингувальник", "мітингар", "пікетувальник", а не "мітингуючий" или "пікетуючий". Практически моветоном стало считаться образование существительных, обозначающих профессии, с помощью суффиксов -чик/-щик:предпочтительнее говорить "піарник" или "інтернетівець", чем "піарщик" или "інтернетчик".

Все это не просто стремление восстановить репрессированные еще в 1930-х нормы правописания и вовсе не попытки всевозможными средствами, как утверждают злопыхатели, "оторвать украинский язык от русского". Если бы дело не касалось самоопределения, укрепления национальной идентичности и даже ощущения необходимости разграничить не столько языки, сколько способы мышления, — никакие орфографические реформы не имели бы успеха. Поиск украинских соответствий терминам, понятиям, клише русского языка идет по пути естественного новаторства, а не по пути искусственной "архаизации" или "диаспоризации". Порой этот поиск напоминает игру национального масштаба, народную лингвистическую лабораторию. Это нашло отражение в шутках типа той, что лифт отныне по-украински следует называть "міжповерховим дротоходом". Тем не менее в процессе этой игры возникают вполне жизнеспособные лексемы. Например, "дурильня" (вместо "лохотрон"), "автор смалить" (вместо "автор отжигает"), "долучник" (вместо "пристежки" — русскоязычного соответствия "атачменту"). Вообще для современной украинской речи (письменной, преимущественно той, которая сосредоточена в литературе или Интернете) характерна какая-то радостная карнавальность. Это проявляется и в намеренной эксплуатации суржика, и в шутливых украинизациях англицизмов ("мордокнижка" вместо Facebook), и в языковых флешмобах ("раптовиках") на том же Facebook. И в этом есть своя прелесть. Украинское языковое пространство остается открытым, креативным, толерантным, веселым, лишенным снобизма. Это хорошо заметно при взгляде извне. "Киев — отличное место для смирения лингвистической гордыни, для лучшего постижения языковой логики. Отправить бы сюда на временное поселение российских граммар-наци — чтобы не судили о человеке по набору стандартных ошибок, не готовы были больше плюнуть в лицо тому, кто путает ударения", — пишет известный российский журналист и филолог Ксения Туркова.

Читайте Comments.ua в Google News