Бездомные, но свободные

Украина не справляется с проблемой бездомных детей и подростков. Между тем это десятки тысяч судеб. Вскоре эти дети вырастут и, наверное, будут создавать уже недетские проблемы для всех нас.

Цветы жизни

— Ну чего вы от меня хотите? Вот так и живу!

В голосе Кати вызов и раздражение. Она не думала, что общение с журналистом может быть таким утомительным. Чувствует, что от нее потребуют информации, которую она не хотела бы давать.

Катя (во всяком случае, она так себя назвала) выглядит лет на тринадцать-четырнадцать. Не исключено, что она сама не помнит, сколько ей лет на самом деле. Никаких документов у нее нет — свои имя и фамилию может подтвердить только она сама. Что для этой среды вполне естественно. У беспризорников очень часто нет документов, и то, что они говорят, чаще всего ложь. Они привыкли лгать — может быть, только друг другу иногда говорят правду.

Я познакомился с Катей и ее приятелем неподалеку от станции метро "Левобережная" в Киеве. Она попросила у меня сигарету, потом жетон на метро, потом денег. Я сказал ей и пареньку, который вскоре подошел к нам, что угощу их кофе, если они расскажут что-нибудь о себе.

— А что рассказывать? — спросила Катя.

— А можно пива вместо кофе? — спросил парень, назвавшийся Стасом.

Мы садимся за столик открытого кафе, и официантка, которая приносит нам чашки и пирожные, с подозрением посматривает на этих ребят: в другое время они представляют для нее угрозу — могут что-нибудь стащить.

— Ты часто пьешь пиво? — спрашиваю я у мальчишки.

— Нет! Когда кто-нибудь угостит.

— Он клей нюхает! — восклицает Катя. Она возбуждена перспективой полакомиться пирожным и постоянно хихикает.

— Не нюхаю я клей. Заткнись, дура!

Они выбирают свободу

Катя и Стас не имеют дома, о родителях у обоих смутные воспоминания. Родители Кати — в Запорожье. У Стаса в Киеве дед и бабка. Я интересуюсь, почему он не живет с ними.

— Живу иногда. День-два. Я нормальный, не бомж!

Но все же остальное время — за исключением пары дней в месяц — он скитается в компании бездомной Кати и других таких же подростков. О родителях говорит неохотно. Непонятно, живы ли они, а может, в тюрьме.

Свобода — вот что самое для них важное. Катя сбежала из детского дома полгода назад, а Стасу детский дом грозит, если его поймает милиция. Он обещает сразу же оттуда сбежать, как делал это уже не раз. Свобода, пусть и полуголодная — это лучше.

— Плохо в детдоме?

— Отстой!

— Ну хоть кормят?

— Я такое есть не могу.

— Пива не дают?

Стас хохочет.

Летом им хорошо. Переночевать можно в любом парке или сквере. Зимой гораздо хуже, но и тогда находятся убежища — канализационные люки, чердаки, подвалы. Но все они закреплены за разными группами бомжей, и Стасу с Катей, чтобы ими пользоваться, нужно быть вписанным в систему.

— Без вписки не пустят.

— А у вас есть вписки?

— Когда как. Обычно есть.

Как и любой другой коллектив, группа бездомных требует от своих членов взаимопомощи и полезности для остальных. Ты должен быть чем-то полезен. Малолетние бомжи лучше других просят деньги и ловчее воруют. Кроме того, они здоровы и не страдают хроническим алкоголизмом. Но все же дети-беспризорники стараются держаться особняком. Несмотря на то что дружеские связи между ними постоянно рвутся и часто навсегда, они трогательно привязаны друг к другу — как братья и сестры.

Трудно провести грань между беспризорниками и детьми из неблагополучных семей. Стас со своими дедом и бабкой тому пример. Лет до десяти-двенадцати дети из семей алкоголиков шатаются вблизи своего дома, а потом пускаются с компанией таких же, как они, во все более далекие странствия. В ином случае их родителей лишают родительских прав, а их отправляют в детский дом, где они набираются навыков бродяжничества от более опытных товарищей и, в конце концов, сбегают оттуда. Детский дом, как правило, находится далеко от их дома, да они туда и не стремятся. Они стремятся к свободе — ходить куда хочется и делать что хочется.

О детских домах, в общем-то, воспоминания неплохие. Это совсем не тюрьма, и воспитатели там попадаются хорошие. Но все же на улице лучше.

Как и взрослые бомжи, Катя и Стас очень много жалуются — но делают это как-то весело. Стас рассказывает о жестоких ментах, Катя — о маньяках и насильниках. Впрочем, за их неправдоподобными историями, похоже, стоит вполне реальная часть их жизни. И мальчиков и девочек, если они живут на улице, может задержать милиция и к ним могут приставать люди со странностями. Последние, кстати, вот так и начинают — с предложения угостить шоколадкой или мороженым.

Я, правда, особых опасений у них не вызываю. Более того, меня можно "разводить" — быстро расправившись с первой порцией, Катя просит вторую, а Стас намекает на пачку сигарет. Я даю ему двадцатигривневую купюру, и он убегает. Как ни странно, он покупает недорогие сигареты и приносит 8 гривен сдачи.

Мечты и перспективы

Единственный шанс для них получить аттестат зрелости — это попасть в детский дом и выйти оттуда к шестнадцати годам. Тогда же они могут претендовать на место в очереди на государственную квартиру или место в техникуме с комнатой в общежитии и стипендией. Стас и Катя клянутся, что именно так и собираются сделать, но трудно верить в их искренность. Пока их все устраивает, и они еще по-детски легкомысленны — хотя и гораздо более реалистичны, нежели их сверстники из благополучных семей. Они знают жизнь и знают что почем.

— Комнату дают и стипендию! Мне пацаны старшие рассказывали. Я тоже хочу, — говорит Стас о заманчивых перспективах. Потом добавляет: – И вообще у меня квартира будет. От бабки и деда. Они мне ее отдадут.

Но в шестнадцать лет наступает и полная уголовная ответственность. Огромное количество беспризорников попадают за решетку в ближайшие несколько лет после достижения шестнадцатилетнего возраста, так же обстоят дела и с выпускниками детских домов. Они действительно совершают преступления, чаще всего — мелкие кражи, и обвинить их в суде можно с легкостью. Важно, однако, то, что у молодого бомжа куда меньше шансов защитить себя: посадить такого, даже сфальсифицировав обвинение, проще простого. Детство, проведенное на улице и на вокзале, постоянное общение с мелкоуголовным контингентом, несколько лет в колонии — и они быстро становятся уголовниками по своим убеждениям и образу жизни. По сути, взросление беспризорников — это конвейер по производству преступников. Все или почти все их жизненные пути ведут в тюрьму.

Но следует сказать, что некоторые беспризорники и детдомовцы сознательно отказываются от уголовного будущего и, демонстрируя недюжинную волю, неплохо устраивают свою жизнь. Многие насмотрелись на своих вечно пьяных родителей и испытывают отвращение к алкоголю. Такой убежденный и целеустремленный вчерашний бомжонок становится, как правило, отличным работником, он очень ценит свою работу, а главное — свое место среди "нормальных" людей. Слишком уж большую цену платят бывшие беспризорники за это и слишком легко им опять опуститься на дно.

Катя и Стас общаются с милицией регулярно и, как сами признаются, "включают дурака". Главное — прикинуться глупым, напуганным, голодным, "показать дебила". Если милиционеры не намерены укомплектовывать штат воспитанников какого-нибудь детского дома, им нет особого резона возиться с малолетками — много хлопот и писанины, куда больше, чем со взрослыми. И поэтому после более или менее продолжительных задержаний Катю и Стаса отпускали.

Но один раз Катя просидела в участке полдня, а Стас почти сутки. Наверное, милиционеры решали, что же с ними делать. Стас думает, что в тот день была облава, связанная с убийством, и от него хотели получить информацию. Если слишком уж цепляются, то, как правило, именно в таких ситуациях — облава или отработка версии убийства, говорит Стас.

— Есть что-то такое, чего бы вы хотели по-настоящему? — спрашиваю я Стаса и Катю.

Поначалу они не понимают. Думают: может, я хочу еще чем-то их угостить. Потом Стас говорит:

— Андроид с играми, вот чего. Я видел у одного пацана. У-у, класс! Я бы играл постоянно. — У него сверкают глаза, он воображает, как бы играл. — Это как компьютер, только маленький, — объясняет он мне.

А Катя хочет щенка:

— А я таксу хочу. Как увижу таксу, так прямо плакать хочется. Я бы гуляла с ней, всегда со мной бы она бегала. Я бы ее кормила, лечила бы. Никому бы не давала. И спала бы с ней. Прижались бы и спали вместе, рядом.

Ее глаза горят огнем.