Брейвик безумен во благо Европы

ВЫВОД норвежских психиатров о невменяемости Андерса Брейвика трудно назвать неожиданным. Безусловно, правдоподобный и, не исключено, абсолютно оправданный диагноз состояния преступника, убившего несколько десятков ни в чем не повинных людей, удовлетворит все стороны, так или иначе причастные к трагедии. За исключением, конечно, самого террориста, который явно надеялся на публичный суд — он смог бы тогда зачитать избранные тезисы из своего чересчур затянутого манифеста. А возможные долговременные последствия свертывания открытого процесса по делу Брейвика, кажется, пока никого особо не тревожат.

Решением психиатров удовлетворен адвокат пострадавших, для которого главное, чтобы преступник "до конца дней не увидел свободы", а в тюрьме или клинике он проведет остаток жизни — не так уж и важно. В Норвегии, где смертной казни нет уже более сотни лет, принудительное лечение даже лучше, чем тюрьма. Во-первых, самое суровое наказание, предусмотренное норвежским законодательством, — 21 год лишения свободы. То есть теоретически свой 55-летний день рождения Брейвик мог бы встретить уже свободным человеком. А возможно, и 45-летний: в Норвегии существует практика освобождения за хорошее поведение уже после 12 лет отсидки даже опасных преступников. Предыдущий "рекордсмен" — медбрат Арнфинн Нессет, убивший две дюжины стариков, именно так и отделался.

Но если так же накажут и Брейвика, на счету которого 77 убитых и полторы сотни раненых, народ, что называется, не поймет.

Впрочем, и с лечебницей остается небольшая заминка — пока неопределенное "заболевание параноидально-шизофренического характера", которым страдает Брейвик, — все-таки не герпес и не СПИД. Его, по крайней мере теоретически, можно вылечить, и тогда принудительное содержание здорового человека в клинике будет как бы не совсем законным. Впрочем, печати "здоров" в истории болезни норвежский террорист, скорее всего, не дождется, что и станет оптимальным решением этой юридической неувязки.
    
Брюсселец Мухаммед

Самым исламским городом Европы стал Брюссель. Четверть населения столицы Бельгии составляют мигранты-мусульмане. Таковы данные отчета, представленного Католическим университетом Ливена, авторитетным франкоязычным вузом страны. Как отмечает автор исследования, социолог Феличе Дассетто, в реальных цифрах число проживающих в Брюсселе мусульман составляет около 300 тыс. человек. Преимущественно это мигранты-гастарбайтеры, начавшие прибывать в Бельгию в 60-х годах. Большинство из них — выходцы из Марокко (70%) и Турции (20%). Остальные — из Албании, Пакистана, Египта, Северной Африки. Хотя программа по поиску зарубежной рабочей силы была отменена в 1974 году, многие мигранты остались и привезли сюда свои семьи.

По мнению Дассетто, уже к 2030 году мусульмане станут в Брюсселе большинством. Среди прочего, социолог объясняет это высокой рождаемостью: 35% этнических марокканцев и турок в городе меньше 18 лет, в то время как их ровесников среди бельгийцев всего 18%. Кроме того, "в практическом аспекте ислам привлекает в Брюсселе больше людей, чем римско-католическая церковь, политические партии и даже профсоюзы". При этом речь идет преимущественно о чистом исламе, что заметно осложняет интеграцию верующих в бельгийское общество.

С 2008 года мальчиков в Брюсселе наиболее часто называют Мухаммедами. Это имя также наиболее популярно во втором по величине городе страны Антверпене, где 40% учащихся начальной школы исповедуют ислам.
   
Невменяемость Брейвика в определенной мере снимает ответственность с властей страны — не нужно модифицировать ни законодательство, ни уголовный кодекс, ни образ жизни. Ведь одиночка, которому снесло крышу, — это джокер, случайность, от которой никто не застрахован. А кроме того, диагноз подразумевает, что случившееся — не результат действий организованного праворадикального подполья, что легло бы жирной черной кляксой на репутации страны. Безумцы бывают везде, и стыдиться тут вроде как нечего. Несколько правых, у которых уже после терактов изъяли оружие и взрывчатку, не в счет.

Диагнозу наверняка порадовались силовые и правоохранительные структуры Норвегии, которые успешно проворонили тонны селитры для Breivik Geofarm, обвешанного оружием боевика на улице, сообщения местных властей о его возможном местонахождении почти за час до начала массового расстрела и, вероятно, немало иных, неизвестных широкой публике эпизодов.

В определенном смысле ссылка на невменяемость Брейвика является услугой и европейским радикалам — избежав глубокого и всестороннего расследования своей деятельности, они смогут купить спокойствие взамен на публичное осуждение безумца. Как уже поспешил сделать Пол Рей, один из основателей ультраправой Лиги английской обороны, которого Брейвик считал своим "духовным наставником" и "истинным тамплиером". Да и среди обывателей поубавится тех, кто полагает, что Брейвик, конечно, действовал неправильно, но в рассуждениях его было рациональное зерно. Подобные высказывания — не редкость на всевозможных интернет-форумах, однако признавать правоту сумасшедшего решится не каждый.

При этом вердикт о невменяемости Брейвика имеет определенные преимущества и с общечеловеческой точки зрения. "Норвежский тамплиер", несомненно, надеялся на открытый судебный процесс, где у него была бы возможность под пристальным взглядом множества телекамер бросить в лицо судьям всю правду о "дегенеративной левой идеологии", об угрозе ислама и засилье иммигрантов. Попутно приняв венец мученика за дело "истинной Европы" и воспламенив сердца многих колеблющихся. Вместо этого террорист, по-видимому, получит мягкие стены и гарантированное диетическое питание, а последователи поймут, что ждет их даже не почетный эшафот, а банальная психушка до конца дней.

Но, несмотря на подобные соображения, врачебный вердикт приведет как минимум к трем негативным последствиям. Первое — дело Брейвика создает опасный прецедент. Ведь любого террориста можно признать умалишенным просто потому, что убийство совершенно незнакомых людей (а зачастую и самого себя) во имя неких неясных целей противоречит здравому смыслу. Процесс по делу Брейвика все же должен состояться в апреле. Но уже сейчас ясно, что разбор деяний человека, не контролирующего свои действия, и осуждение хладнокровного массового убийства из идеологических соображений — это две большие разницы.

Второе — это отсутствие прозрачного и гласного расследования всего инцидента, в котором остается немало темных пятен. К примеру, бесследное исчезновение охранника молодежного лагеря на острове Утойя, который, конечно, мог утонуть при попытке к бегству, но в воде замечен вроде бы не был. Или промелькнувшие и исчезнувшие свидетельства о предполагаемых помощниках Брейвика. Не говоря уже об упомянутых им самим истинных "тамплиерах" в Норвегии и других европейских странах, которых можно, конечно, списать на параноидальную фантазию террориста, но, видимо, стоит тщательно поискать. Искать, вероятно, все-таки будут. Но понимание, что наводку дал освидетельствованный псих, отнюдь не будет способствовать повышению служебного рвения сотрудников соответствующих ведомств.

Третьим сомнительным последствием этой истории, возможно, даже более важным, нежели поиск отморозков, взявших на себя роль "оруженосцев истинного тамплиера", станет появление нового табу в и без того хрупком общественном сознании современной Европы. Черная тень двойного теракта еще долго будет нависать над любой, пусть даже предельно толерантной и рациональной дискуссией о мультикультурализме, миграционной политике либо противостоянии радикального ислама с либеральным обществом (ибо назвать современную Европу "христианской" мог только Брейвик).

И множество реальных проблем в этой области (от махинаций, связанных с получением статуса беженца, до гонений на христиан в странах "победившего ислама") под тенью теракта Брейвика рискуют оказаться в определенной зоне молчания. А молчание в этом случае — далеко не лучшее лекарство.